Аглаю Дмитриевну ничуть не удивило, что ее муж так уверенно разбирается в вопросах метеорологии. За годы брака она привыкла, что он знает обо всем на свете, но вот оборот «у нас» по отношению к Магадану царапнул сознание, срывая корочку с начавших подживать болячек. Восемь лет он провел здесь, в Магадане, один, без нее. И это брошенное вскользь «у нас» словно ставило крест на надеждах когда-нибудь вернуться в родную Москву. Всю жизнь ей что-то мешало туда вернуться.
В Москве Аглая Аристова родилась и провела все свое детство, поскольку вместе с сестрой воспитывалась у бабушки с дедушкой. Родителям, жившим в Санкт-Петербурге, было не до детей, и из Москвы ее забрали лишь в десятилетнем возрасте, да и то только для того, чтобы сразу отдать в Смольный институт. Аглае на тот момент было десять лет, разлуку с бабушкой и сестрой она переживала очень остро, но быстро поняла, что плакать, пусть даже и втихаря, вовсе не выход. За нюни и прочее нарушение дисциплины в Смольном карали жестко и слабостей не прощали.
Было это в 1912 году, и сестра Аглаи Вера, будучи на четыре года младше, подобной участи избежала. Она была слаба здоровьем, когда ей исполнилось десять, на семейном совете было принято решение оставить ее дома еще на год. Когда же этот год прошел и наступил 1917-й, проблема стала и вовсе не актуальной.
Когда в октябре 1917 года Институт благородных девиц перевозили из Петрограда в Новочеркасск, Аглая Аристова сбежала. Без предупреждения появилась она на пороге родительского дома, где ей, как оказалось, были вовсе не рады. Привыкшие к свободе родители понятия не имели, каково это – нести ответственность за дочь-подростка, тем более в новых условиях. Когда они приняли решение уехать за границу, пятнадцатилетняя Аглая ехать вместе с ними наотрез отказалась. И отец, и мать были ей, по сути, совершенно чужими, и больше всего на свете она мечтала вернуться в Москву, к бабушке, ставшей к тому времени вдовой, и к младшей сестре.
Везти ее в Москву отец категорически отказался, не хотел тратить время на лишние поездки, которые к тому моменту были уже небезопасными. Аглаю вручили заботам коллеги отца, друга семьи Александра Лаврова, который был старше ее на пятнадцать лет, то есть почти в два раза.
Слыл он человеком обширных знаний и недюжинного интеллекта, свободно владел тремя языками, был блестяще начитан. Неудивительно, что еще в поезде Аглая влюбилась в него до беспамятства, словно в омут нырнула.
Что думал Лавров о влюбленной в него девочке, история умалчивала. За всю дорогу он ни разу не прикоснулся к ней, только подал руку, чтобы помочь сойти сначала с поезда, а потом с пролетки извозчика. Доставил к бабушкиному дому, согласился выпить чаю с дороги, был представлен бабушке и Верочке, а после отбыл, слегка прищелкнув каблуками. Аглая, заняв свою детскую комнату, заперлась внутри и проплакала весь вечер и ночь до утра. Сердце ее было разбито.
В следующий раз Аглая Аристова увидела Лаврова страшной весной двадцатого, когда они с Верой похоронили бабушку и остались совсем одни в холодной, голодной и злой Москве. За продуктами ходила четырнадцатилетняя Вера, потому что Аглае было опасно оказаться одной на улице. Сестру она одевала как ребенка, потому что вытянувшаяся Верочка тоже была уже достаточно хорошенькой, чтобы притягивать нескромные и недобрые мужские взгляды.
