Элейн повернулась к Оддину. Тот выглядел несчастным и немного растерянным.
– Но так же нельзя… – прошептала она.
– А что ты предлагаешь?
– Нужно было давно убить его, – прорычала Элейн.
– И это сделает меня или, святые небеса, мою мать лучше, чем он? Я убиваю только в целях защиты от прямой угрозы жизни или здоровью. Во всех остальных случаях я ищу тех, кто убивает, и отправляю их за решетку или на виселицу.
– Вот и Ковина туда нужно отправить!
– Просто потому, что ты так сказала?! Правосудию требуется немного больше, чем слова, чтобы наказать преступника.
– Поэтому я и предлагаю поймать его сейчас, когда он попытается убить Магистра!
– Как легко ты допускаешь возможные жертвы ради «благого дела». – Голос Оддина звучал ровно: он не обвинял, не читал нотаций, а лишь подмечал факт.
Элейн схватилась за голову. Ей не нравилось, как он сеял зерна сомнения в ее сердце. Душа рвалась на части от жажды мести и нежелания творить зло. Ей необходимо было принять какое-то решение, чтобы не метаться между противоположными стремлениями.
– Я не хочу, чтобы кто-то пострадал, но Ковина нужно остановить. Он – чума, которая постепенно разносится по городу.
– Элейн… – Оддин сжал ее плечи, пытаясь привести в чувства. – Я предупрежу Магистра, чтобы он был внимателен и осторожен. Но сомневаюсь, что сумею доказать, что Ковин собирался убить его. Он мормэр; ты понимаешь, что это означает не только его почти неограниченную власть, но и соратников на всех ключевых постах? Я точно знаю, что его поддерживают многие чиновники. Уверен, судья в Нортастере тоже его приятель. Думаю, Магистр Света – последний в верхушке власти, кто способен хоть как-то противостоять ему.
– Это все так несправедливо, – покачала головой Элейн.
– Я согласен. Но есть вещи, на которые мы не можем повлиять.
Она не хотела в это верить. Встретив Оддина, решив убить его, уехав из Лимеса, она наконец почувствовала, что управляет своей жизнью. Но ее пытались убедить, что это не так.
– Однако, – продолжил он, – каждый из нас способен изменить что-то вокруг себя: помочь больному или нуждающемуся, покормить голодного ребенка, поймать преступника. – На последних словах Оддин похлопал себя по металлическому жетону на груди, который Элейн до сих пор не замечала.
На жетоне был изображен орел, поймавший мышь, такой же, как на седле Ветра, – символ полиции Мидленда.
Элейн глубоко вздохнула:
– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но знай: я не успокоюсь, пока убийцы моей семьи не будут наказаны. А теперь отпусти меня.
Оддин устало, даже разочарованно, убрал руки. Вероятно, думал, что проникновенные речи поубавят ее решимость. Но правда заключалась в том, что ему было о ком заботиться, у него была хоть и очень бестолковая, но семья. У Элейн не было никого. И если она и могла «изменить что-то вокруг себя», то это было избавление от гнили в виде Ковина Торэма. А затем и от Донуна, который отдал Ковину приказ. И да поможет ей Солнце!
Прежде чем покинуть дом Торэмов, Элейн подошла к хозяйке. Та отдавала распоряжения прислуге по поводу посуды, но, заметив гостью, велела всем уйти.
– Дитя мое, я знаю, тебе трудно понять, но Ковин – мой сын, – сказала она, взяв Элейн за плечи.
Та покосилась на руки госпожи Торэм – что это у них была за привычка: чуть что – хватать. Чтобы собеседник не убежал или что?
– Я не думаю, что могу как-то еще остановить тебя, кроме как попросить: пощади его. Не уподобляйся ему.
