Я опустила голову, не в силах вынести страшной тайны во взгляде матери.
– Тебе не следовало так поступать, – сказала я. – Она – наша родня, наша плоть и кровь. Она часть нашей семьи.
Мать издала сдавленный смешок, похожий на всхлип:
– Ты смеешь меня судить? Ты не знаешь, не можешь знать, какая на мне лежала ответственность, какой тяжкий долг мне пришлось в одиночку нести на своих плечах.
– Еще как знаю, мама, – тихо ответила я. – Как я могу забыть?
Повернувшись, я вышла из комнаты.
Два месяца спустя я смотрела на продуваемую всеми ветрами бухту Ларедо. С палубы галеона доносились крики матросов, слышался грохот загружаемых в шлюпки сундуков, хриплые команды.
За моей спиной сбились в кучу от ветра мои сестры и брат, с восторгом глядя на меня. Мне первой из них предстояло предпринять подобное путешествие, и, повинуясь знаку матери, я повернулась и подошла к ним. К моему удивлению, первой меня обняла Исабель, вновь помолвленная с португальским наследником.
– Я никогда тебя больше не увижу в этой жизни, hermana, – прошептала она.
– Ерунда, – ответила я, хотя слова ее больно меня укололи.
Отстранившись от сестры, я позволила Марии поцеловать себя.
– Будь сильной, Хуана. Как всегда.
Следующей была Каталина. Я сразу же увидела, что она с трудом сдерживает слезы. Взглянув в ее красные глаза и лезущие из-под капюшона золотые пряди, я прижала сестренку к себе:
– Тебе надо быть храброй, когда придет твое время отправиться в Англию. Я всегда буду думать о тебе, mi pequeñita. Думай и ты обо мне.
Каталина цеплялась за меня, пока ее гувернантка донья Мануэла не увела ее силой.
Я присела в реверансе перед Хуаном:
– Да хранит вас Бог в добром здравии, ваше высочество.
– Ты будешь добра к Маргарите, когда ее увидишь? – выпалил он. Лицо его побледнело, глаза горели после недавнего приступа лихорадки. – Будешь с ней дружить, пока она не приедет ко мне?
– Я буду ей как сестра и скажу ей, что она самая счастливая женщина в мире, поскольку у нее такой прекрасный будущий муж.
– О, Хуана, мне так грустно, что ты уезжаешь! – Брат обнял меня, и я ощутила, насколько хрупко его тело. – Я буду за тебя молиться, сестра.
Коснувшись его щеки, я повернулась к отцу.
Этого мгновения я боялась больше всего. Боялась, что самообладание покинет меня, но была полна решимости не остаться в его памяти плаксивой девчонкой. И все же, увидев его рядом с матерью, в развевающемся плаще и шляпе, тень от которой скрывала его собственную боль, я вдруг представила себя маленькой девочкой, обнимающей его сильное тело, и мне внезапно стало тяжело дышать.
– Папа…
– Будь сильной, mi madrecita. – Он заключил меня в крепкие объятия. – Будь смелой, насколько сможешь. Не позволяй им думать, будто Испания не правит в твоем сердце.
– Буду. Обещаю.
Отец отстранился, и я ощутила внутри пустоту.
– Идем, Хуана. – Мать шагнула ко мне. – Я провожу тебя до корабля.
* * *
Когда солнце превратилось в алый шар на горизонте, моя армада вышла в море. Паруса вздымались на ветру. Из тускло-изумрудной вода стала алмазно-голубой; носы устремившихся вперед кораблей обдавала морская пена.
Холодный ветер развевал мой плащ. Я не уходила с палубы, пытаясь разглядеть удаляющиеся горы, даже когда наступила ночь, принеся с собой темноту и туман. Вскоре Испания скрылась из виду.
* * *
Путешествие заняло на три недели дольше, чем предполагалось: буря разбросала мой флот. Измученная теснотой, отсутствием свежей еды и нескончаемыми молитвами дам о счастливом прибытии, пятнадцатого сентября я с радостью ступила на землю Фландрии.
