Последняя проделка Ходжи Насреддина - страница 5

– Хвала великому эмиру! Моя благодарность за оценку моего… м-м-м…

– Исполненного поручения, – деликатно подсказал Рахим-бобо.

– Моя благодарность за оценку исполненного поручения безмерна. Но для моего Серого я и есть тот самый единственный мешок золота, который он способен унести. А больше ни мне, ни ему не нужно. Лишний груз удлиняет дорогу. Прощай, досточтимый Рахим-бобо!

– И тебе лёгкого пути. – Старик незаметно положил в дорожный мешок Насреддина собственный мешочек с тысячью таньга. – Пригодится для скорой дороги, – тихонько прошептал он.

– Где же твоё золото, которым, как твердит весь белый свет и наш кишлак, тебя облагодетельствовал наш повелитель, да продлит Аллах его годы ещё на тысячу лет? – отворив калитку, насмешливо поинтересовалась Гульджан.

– Зачем мне чужое добро, когда самая большая награда встречает меня на пороге дома?

Они обнялись.

– Ты вовремя приехал. – Жена освободилась от его объятий. – Пирожки в тандыре томятся. Ты всегда поспеваешь к обеду, чего нельзя сказать о лестнице, которая…

– Собирай в хурджуны всё, что может пригодиться в дороге, – ласково остановил её Ходжа. – Мы уезжаем.

– Но куда? Зачем?

– Только не начинай голосить, моё сокровище. Пойми, я не знаю, что придёт ему в голову. Всем известно, он может придумать такое, что простому смертному и в страшном сне не приснится. В этот раз я чудом ему угодил. В другой могу промахнуться. Я не всесилен. И ты останешься безутешной вдовой, милая Гульджан.

– А чем ты ему угодил? – поинтересовалась она.

– Я расскажу тебе об этом потом, – сердито вымолвил он.

Но такой ответ разжёг любопытство жены.

Она прижалась к нему и нежно проворковала:

– Неужели ты не веришь своей любимой Гульджан?

– А, – он отчаянно махнул рукой, – если бы речь шла только о моей голове… твоей прелестной головке тоже может не поздоровиться. Давай собираться.

Гульджан испуганно поглядела на мужа.

– Ты предлагаешь нам спрятаться у моей матери? А разве от его взора что-либо может укрыться?

– Может. Мы поселимся и переждём это лихое время именно у твоей матери и моей ненаглядной тёщи.

– Я не понимаю, какая разница…

– Тсс… – приложил палец к губам Ходжа Насреддин и прошептал ей на ушко: – Весь свет знает, что я не в ладах с моей горячо любимой тёщей, да простит меня Аллах, да пошлёт он ей здоровья и благополучия на тысячу лет. Так что великий эмир и не подумает искать меня у неё.

Вот как оно было. А теперь наберёмся терпения и последуем за неунывающим балагуром.

Первое время Ходжа Насреддин жил по поговорке: «Тише воды, ниже травы».

Тёща не могла нарадоваться на своего зятя и хвалилась перед соседями:

– Надо же, этот бездельник впервые в жизни заработал столько денег! Взялся за ум.

Правоверные жители кишлака уважительно кивали и воздевали руки к небу, славя пророка Мухаммеда, который наконец наставил возмутителя спокойствия на путь истинный.

Насреддин пытался объяснить тёще, что её длинный язык доведёт до беды. Но с тем же успехом он мог обращаться к ишаку, когда тот ни свет ни заря вдруг начинал ублажать кишлак своим рёвом. Серого можно было огреть камчой и остановить славословие в честь правителей ослиного племени. С тёщей этот номер не проходил.

Но могло ли подобное пресное существование продолжаться бесконечно, о правоверные? Не могло.

Ходжу довёл до белого каления сосед Абдулла. Он требовал спилить яблоню, ветки которой свисали над его дувалом и якобы засоряли опавшими листьями грядки с овощами, нанося им вред. Как ни убеждал его Ходжа, что листья, превращаясь в перегной, только увеличивают урожайность огорода, всё впустую.