Угощает Таисия Антиповна внука своего липовым мёдом, благо, сосед Матвей Григорьевич пасеку имеет! Хотя, какую там пасеку – с пяток ульев! Чаем угощает и никак не насмотрится на Петю!
– Бабуль! – Петя сгорает от нетерпения, – здесь у вас такое творится, а я ни сном, ни духом!
– О чём ты, Петруша? – старушка внимательно всматривается в лицо внука.
– Да говорят, что у вас тут привидения ночами разгуливают!
– Это кто говорит?
– Да, почитай, все в городе!
Таисия Антиповна молчит, словно, собираясь с мыслями:
– Ты ведь помнишь наше кладбище?
– Конечно, сколько в детстве рядом играли!
– Играли… – старушка, повернувшись к иконе в углу, долго крестится и что-то шепчет.
– Ну, что там, бабуль? – не выдерживает Петя.
– Помнишь ведь, старый склеп на самом конце?
– А как же, там, по-моему, помещик Ардов покоится!
– Верно! Да ещё сынок его Андрей!
– Ну?
– В последнее время, – старушка испуганно смотрит на зашторенные занавески и переходит на шёпот, – говорят, видели старого барина возле кладбища….
– Кто же видел-то, бабуль? Двадцать первый век идёт, сто пятьдесят лет уже твоему барину!
– Петенька, ну его этого барина! Может, привиделось мужикам нашим!
– Ладно, бабуль, разберусь я с этой нечестью, слово даю! Да и по работе мне этот случай ох как нужен!
– Болтаю, старая, болтаю…– Таисия Антиповна, спохватившись, начинает суетиться возле внука, а на Петю наваливается дремота, и он, поцеловав бабушку, заваливается на свою, так знакомую с детства, постель. Успевает стянуть рубашку с брюками и проваливается в глубочайший сон, в котором приснится ему шелест вековых тополей над покосившимися крестами, старый барин Ардов, лица которого он никогда не видел, и он, Петя, бегущий с кладбища.
Как ни уговаривала Таисия Антиповна внука, отправился Петя с утра на старое саратовское кладбище! И склеп Ардовский отыскал, целый час ходил вокруг да около, только ничего подозрительного не обнаружил. Разве что лаз подозрительный, щель простая, но человек при желании выбраться сможет.
– Какой человек! – вскрикнув, одёргивает себя Петя.
Долго всматривается в тёмноту лаза. Ничего.
И витает над кладбищенской порослью особый запах, перемешанный травами, листьями и каким-то тонким, присущим только таким местам, дуновением ветерка.
Красным заревом угасает день за саратовскими холмами. Затихает неспешная жизнь на деревенских улицах. Один за другим гаснут окна в покосившихся домишках, а ближе к полуночи и вовсе стихают все звуки. Даже куры, усевшись на шестках, дремлют, лишь изредка подрагивая крыльями, да периодически открывая свои чёрные, как бусинки глаза. В небе горят звёзды, и в эту режущую человеческое ухо тишину откуда-то из далёких лугов доносится монотонный стрёкот кузнечиков.
Дождавшись полуночи, Петя Суворов отправляется в путь. По дороге вспоминает соседа бабкиного, Матвея Григорьевича. Он в аккурат встретился возле дома своего, завидев Петю, возвращавшегося с кладбища.
– Никак на разведку ходил? – хитро сощурив один глаз, спросил он.
– На какую, Матвей Григорьевич?
– Ой, Петя, не хитри! Когда журналист в нашу глухомань приезжает, да ещё после слухов страшных, тут никаких сомнений не будет! Ардова словить хочешь?
– Вы сами-то хоть верите?
– А я и видел его издалека! По надобности во двор ночью вышел, а он по улице идёт. Злой такой, трясётся! Я быстро домой, да дверь на защёлку!
– Померещилось…
– Эх, ты, померещилось! Брось это дело, Петруша! Напиши начальнику всё с моих слов, так тебе и почёт и уважение!
