Последователи разрушения - страница 12

– Какой вклад… что я должен буду делать, став одним из вас?

– Выступать, конечно же. Людям придётся по нраву потешное столкновение навроде того, что мы исполняли там, снаружи, – Судур взял очередную промасленную лепёшку и разломил её пополам. Один кусок протянул гостю, второй приготовился слопать сам. – Будешь выходить из толпы и нападать, то есть, изображать нападение. Покажешь пару-тройку ледяных фигур, пустишь им пыль в глаза, снежинки там, искры! А затем я собью тебя с ног. Как надоест это, придумаем что-то новое. Ну, что скажешь?

Танн надкусил эрпек. Этот вышел пересоленным.

– Хорошо. Я согласен.

– Вот и славно. Добро пожаловать в ал Бисти́нн! – кочевник встал и велел ему сделать то же самое, а затем заключил в объятия. Танн неумело ответил на простодушный жест Судура, мысленно попрощавшись с крестьянской рубахой. – Завтра ночью будем праздновать. А сегодня познакомим тебя с остальными.

Праздник в его честь? Да, точно, у кочевых джиннов так принято. Таким был обычай праотцов; его привезли с крайнего севера охотники, рыболовы и сыромятники. В клане ал Уол не чтили древние традиции, оставив их простодушным крестьянам. Даже в святилища члены его семьи ходили редко – считали, что самое откровенное общение с богами может происходить только в сердце джинна. Что ж, с завтрашнего вечера Танн будет учиться жить по-другому. Он навсегда оборвёт невидимые узы, связывающие его со всем, что считал родным и правильным. Он станет принадлежать другой семье.

Танн знал, что завтра артисты соберут в центре стоянки огромный костёр. Они нарядятся в лучшие одежды, украсят волосы лентами и поздними цветами и заколют молодого бычка для праздничной трапезы. Они будут петь и танцевать в честь появления нового члена клана, его символического рождения. Как забавно – сегодня они пели кай в честь упокоившихся.

– Моих родных представлю сейчас. Это, – кочевник указал на женщину, что готовила жирные, но безумно вкусные лепешки. – Моя драгоценная жена А́йна. Мелкие сорванцы, что постоянно гоняют птицу – сыновья Сар и Каа́н.

– Даю слово уважать твою супругу и защищать детей, как своих.

– Так уж заведено, – Судур закивал. – Остальных узнаешь позже, сейчас все разошлись по храмам. Тут остались лишь мы да старики.

– А вы почему не пошли в святилище?

– Сегодня моя очередь следить за порядком, – мужчина пожал плечами.

– Значит, я смогу обустроиться, никому не помешав?

– Первую ночь можешь провести у нас. Расстелю у очага, – Айна решилась вклиниться в мужскую беседу. Голос у джиннки был глубокий, приятный, как тёплый ветерок в последний день лета. Танн понял, что, подходя к юртам, слышал именно её пение.

Муж поддержал её, но Танн вежливо отказался, сославшись на нежелание смущать детей. Откровенно говоря, дети сами смущали Танна, он понятия не имел, как с ними общаться, а ещё он истово желал уединения. В животе мурлыкало предвкушение первой с момента бегства из Шу-Уна сытой ночи. Он рассчитывал на то, что наконец сможет забыться и уснуть – тело было на пределе, и одним Сильным ведомо, как он ещё не свалился в горячке от перенапряжения или простуды. Возможно, суеверия его народа были правдивы: мол, магия льда хранит хозяина от болезней.

Судур помог Танну установить на окраине лагеря сетчатый деревянный каркас. Вместе они покрыли его войлоком и плотной просаленной тканью, и перевязали крепления бело-синими плетеными шнурами, призывающими под крышу покровительство Порядка. Айна, выкопав небольшое углубление в центре юрты, выложила его принесёнными из ручья камнями и, как только гость принёс хвороста для растопки, научила его разводить огонь. Первыми попытками высечь искру Танн сбил себе кожу с пальцев, чем заслужил насмешку от Судура, мол, его дети и то лучше справлялись с огнивом. Что поделаешь. Зато в их возрасте маг уже читал, бегло говорил на двух языках и заморозил свою первую лужицу.