Последователи разрушения - страница 28

Он попытался отстать, но птичница тоже замедлила шаг и, как назло, придвинулась к нему вплотную. Теперь Сеоки шагала совсем рядом, задевая плечом его руку.

– Ты высокомерный и самовлюбленный, – заявила она. – Думаешь, что лучше всех. Таким птичкам больнее всего ломать свои крылышки.

– Мы только что познакомились. Не торопись с выводами.

Фиалковая молния сверкнула и тут же угасла.

– Спорить не люблю, – она плотоядно сощурилась, и миндалевидные глаза превратились в узкие щели. – Так или иначе, воробушек, просто перетерпи. Во второй раз рёв толпы придётся тебе по душе.

– Прости, что ты только что сказала?

– Тебе понравится рёв толпы.

– Я про воробья, – он немного повысил голос, чем только насмешил Сеоки.

– Это имя тебе идёт. Или я правда тороплюсь с выводами, и стоит назвать тебя цыпленком?

– Я выступал перед толпой, – Танн скептически поднял бровь. – Знаю, чего ждать от зрителей.

Укротительница ворон пожевала губами, будто попыталась съесть его сарказм.

– Своим птицам ты так же легко подбираешь имена? – спросил маг.

– Нет, с ними труднее, – её голос стал серьёзнее. – Поди разгляди душу под перьями да пухом.

– Как назвала ворону? Ту, что орала всё утро?

– Урд. На древнем языке это значит «охальник». И это ворон, не путай!

– Какая разница…

– Он кричал совсем недолго, но прости, что это сбило твой сон.

– Его прощаю, тебя нет, – Танн думал, что запустил репей ей под юбку, однако в ответ получил лишь довольное хихиканье. – И почему же Урд?

– Скоро сам узнаешь.

Суть он понял в начале выступления, когда, смешавшись с зеваками, увидел работу девушки и птицы. Огромный чёрный ворон не только послушно прилетал к Сеоки на руку, возвращая брошенные ею в толпу безделушки. Он весьма похоже изображал голоса и джиннскую речь, а охотнее всего повторял всякие скабрезности. Ужимки его неизменно вызывали у зрителей хохот и довольные хлопки. В конце выступления Сеоки помахала толпе, ворон распростер крылья, и о доски помоста зазвенели, сталкиваясь друг с другом, монетки. Среди них Танн приметил серебро и оглянулся, выискивая богатея, что бросал на ветер неплохие деньги. К своему удивлению, он не заметил кого-то, одетого заметно лучше остальных.

Через какое-то время настала пора его дебюта. Нехотя Танн вынырнул из толпы и крикнул, что желает бросить вызов силачу Найма́ну. Он дождался, пока на площадку вышел Судур и закричал, что богатырю стыдно бороться с каким-то тощим батраком. Судур выглядел внушительно и нарядно: он надел голубой туон с красной оторочкой и меховым воротом, сапоги с загнутыми носами и высокую меховую шапку, украшенную красной же лентой. Кочевник вышагивал туда-сюда по помосту, уперев руки в боки, и бахвалился, что мало кому из присутствующих по силам одолеть его – не то, что силача Наймана, воспитанного буйволами.

Вдруг Судур осёкся, поскользнулся на заледеневшей доске и под радостное улюлюканье скатился с помоста. Он упал на вытоптанную траву, но тут же вскарабкался обратно, потеряв шапку. Меча в артиста снежок за снежком, Танн поднялся к нему и утонул в рёве зевак. Завязалось побоище: замелькали лёд и земля, снег и камни. Толпа не догадалась, что исход поединка был предрешён. Выскочка оказался побеждён, геомант поставил ногу на грудь поверженного противника и воздел руки к небу, купаясь во внимании зрителей. Танн покосился на джиннов и вспомнил слова Сеоки. Да. Это было неприятно – проигрывать на глазах честного народа.