– Собственно, собрались мы с вами, господа, здесь потому, чтобы отпраздновать совершеннолетие присутствующей меж нами девочки, которую с сегодняшнего дня можно официально называть женщиной. И не просто женщиной, а одним из наиболее развитых созданий половины всего человечества планеты[4].
– Прошу не забывать, – хохотнул в унисон Дидро, – что женщины пьют льстивую ложь одним глотком, а горькую правду – каплями.
– Что вы имеете в виду, милейший? – накинулись на него сразу несколько человек. – Уж не будете ли вы утверждать, что никакой женщине не присущи искренность и правда, если она с удовольствием напивается ложью?
– Ну что вы! – отмахнулся тот. – Искренность есть мать правды, вывеска любого человека. Просто в разговоре не каждый к этому способен. Ведь говорят же: женщина любит ушами! Значит, самое большее в жизни для каждой – это великосветский разговор. Причём, каждая женщина часто прислушивается к советам даже совсем незнакомых, не говоря уже о подругах, гадалках, рекомендациях астрологов.
– Сколько лицемерия в людском обычае советоваться! – прервал его Франсуа де Ларошфуко. – Тот, кто просит совета, или та женщина, которая просто делает вид, что относится к мнению друга с почтительным вниманием, хотя в действительности ей нужно лишь, чтобы кто-то одобрил её поступки и взял на себя ответственность за них. Тот же, кто даёт советы, притворяется, будто платит за оказанное доверие пылкой и бескорыстной жаждой услужить, тогда как, на самом деле, обычно рассчитывает извлечь таким путём какую-либо выгоду или снискать почёт.
– В разговоре, как в хирургии, – вставил ещё один собеседник, в котором без труда можно было узнать Андре Моруа, хотя на портрете он выглядел много лучше, чем в жизни. – В разговоре нужно действовать с величайшей осторожностью. Профессионалы на поприще искренности вторгаются скальпелем в дружбу и любовь, которые были до той операции совершенно здоровы, а от их вмешательства умирают.
Человек на секунду замолчал, но, видя, что один из собравшихся явно вознамерился возразить, взял со стола бокал с шампанским, сделал глоток, посмотрел содержимое бокала на свет и продолжил свою ясную, как ему казалось, мысль:
– В советах, в искренности, вообще в разговорах нужно соблюдать меру даже с самыми близкими людьми. Говорить всё – это, значит, превращать в окончательный приговор то, что могло быть всего лишь минутным капризом. Это значит из пережаренного куска мяса, из-за мигрени или из-за грозы рисковать дружбой?!
Андре Моруа поставил бокал с шампанским на стол и из-под опущенных век осмотрел собеседников. Затем вынул из внутреннего кармана сюртука белый батистовый платок, и принялся протирать камни на своих многочисленных перстнях, украшающих руки. Этим он хотел подчеркнуть, что не намерен и никому не советует сомневаться в аксиомности[5] высказанного.
– Мне кажется, каждый человек способен поддаться заблуждению, но из этого не стоит делать скоропалительных умозаключений, – задумчиво вставил Гёте. – Истина и заблуждение происходят из одного источника. Это так же верно, как и странно. Вот почему мы часто не имеем права уничтожать заблуждения, особенно у женщин. Ибо вместе с тем мы уничтожим истину.
– Вы так думаете? – улыбнулся Вольтер.
Он как Гёте и Моруа тоже был в сюртуке. Видимо, эта мужская одежда оставила Европе не только дань моде. Сюртук узаконил стиль жизни, потому как большинство собравшихся были именно в сюртуках. Из толпы остальных более всех выделялся, скорее, выделял себя Андре Моруа холодным поблескиванием перстней и толстой золотой цепью, конец которой был прикован к шикарному «Брегету». Вольтер равнодушно посмотрел на луковицу часов в ладони собеседника и повторил:
