– Она лучшее, что было в моей жизни, и я очень жалею, что мы никогда с ней толком не встречались.
– Совсем? – спрашивает Дэниэль.
– Один раз целовались перед первой командировкой в Багдад, – поясняет Андрей.
– Она не любит тебя?
– Любит. Любила раньше. Раньше точно любила, сейчас – не знаю. Она всегда знала, что я могу погибнуть, она готова к этому. Теоретически, по крайней мере, – он сжимает губы, всхлипывая. – Перед Марком извинитесь, я на эмоциях на него наехал.
– Ок, он понимает.
Ближе к утру боевики врываются в камеру; протирая глаза, пленные прижимаются лицом к стене, сжав руки на спине. Террористы подходят к Андрею, резко хватают его за плечо и норовят стащить с него импровизированную повязку.
– Пожалуйста, не трогайте, – умоляет он, визжа от боли.
Боевики резко выкручивают его руки за спину и сцепляют их наручниками. Дэвид разворачивается лицом к боевикам, но получает от них удар дубинкой в живот. Скрючившись, он через доли секунд возвращается лицом к стене.
– Ты лучший, ты выкарабкаешься, – смотря в стену, говорит Дэниэль на французском и сразу же получает удар в спину от второго боевика.
Террористы уходят, волоча за собой Андрея, который еле переставляет ноги, камера закрывается. Через полчаса им приносят вскрытую коробку с гуманитарной помощью и канистры с водой. Пленные достают оттуда медикаменты, базовые средства личной гигиены (бритв и маникюрных ножниц, конечно, нет), сэндвичи и пирожки. Марк дает пострадавшим обезболивающие и обрабатывает их раны.
– Кого-то убивают, а кому-то раздают десерты, – задумчиво произносит Бастиан, рассматривая слишком щедрый по нынешним временам паек.
– Если сам не будешь, мне дай, – просит Алехандро, прожевывая сэндвич.
– Обойдешься, лучше ребятам отдам, – он показывает взглядом в сторону потерпевших.
– Чего вы все так убиваетесь? Наверняка у Андрея есть план, просто он нам его не рассказал, – предполагает Алехандро.
– Какой, интересно? – критически прыскает Паула.
– Сбежит или его русские штурмом освободят, – говорит Алехандро. – Наверняка он обо всем договорился, останется единственный в белом пальто, весь такой типа принципиальный мученик.
– Как он сбежит? О чем договорился? С кем? Когда? Ты его вообще видел?– недоумевает Жульен, доедая сэндвич. – Он до ведра дойти не мог, и еще неизвестно, что с ним потом сделают. А русских в этом районе нет. И никого нет, поэтому мы и сидим здесь в полной жопе.
– Сегодня – нет, завтра есть. У них меньше бюрократии, пока мы раскочегаримся, они уже весь регион под контроль Асада вернут.
– Нет у него никакого плана, просто человек не ссыкло, – говорит Дэниэль тихо, лежа на животе.
Издалека доносится истошный вопль Андрея, он что-то кричит на арабском, поэтому никто из коллег, не владеющих языком в совершенстве, ничего не понимает.
***
Андрей просыпается от орущей на всю округу музыки, но глаза открывать не торопится: надеется понежиться еще, но, похоже, его соседи считают, что правила писаны не для них. Он готов биться об заклад, что еще нет шести утра, а, значит, по кодексу их многоквартирного дома положено вести себя потише. Чуть вслушавшись в слова, он осознает, что играет гимн Соединенных Штатов Америки.
– Если они такие америкофилы, то могли бы приобрести наушники, – инстинктивно думает он.
В нижнем ряду справа ноет зуб, предательски возвращая мужчину в безрадостную реальность. Воняет тиной, потом, и издалека он улавливает едва ощутимый запах гари. Попытавшись напрячь разум, который спешит на больничный, он вспоминает, как его привезли сюда на машине с завязанными глазами.
