На следующий день, тщательно вооружившись, мы надели все красное, белое и синее, что только смогли найти (ночные рубашки отлично подошли для белого, и вы не представляете, как здорово могут смотреться красные носки и синие свитера) и принялись поджидать солдат на кладбищенской стене.
Когда подошел авангард (или как там его называют в артиллерии, потому что слово «авангард» годится только для пехоты), мы встали наизготовку, и, как только с нами поравнялся первый солдат первой батареи, Освальд сыграл на своем дешевом свистке «наступление» и «атаку» и крикнул:
– Трижды «ура» королеве и британской армии!
На этот раз с батареей ехали пушки, и все солдаты тоже закричали: «Ура!». Это было великолепно, просто дрожь по всему телу. Девочки после сказали, что им захотелось плакать, но ни один мальчик не признался бы в таком, будь это хоть трижды правда. Плачут только младенцы. Но все получилось великолепно, и Освальд никогда еще так себя не чувствовал.
Вдруг ехавший впереди офицер приказал:
– Батарея, стой! – И все солдаты остановили коней, и большие пушки тоже остановились.
Потом офицер сказал:
– Вольно! – и еще что-то добавил, а сержант повторил команду, и несколько человек сошли с лошадей и закурили трубки, а другие сели на траву у дороги, держа лошадей под уздцы.
Теперь мы смогли как следует рассмотреть все оружие и снаряжение.
Потом офицер подошел к нам. В тот день мы все стояли на стене, кроме Доры: ей пришлось сидеть из-за больной ноги, но мы дали ей трехгранную рапиру и мушкетон с дулом с медным раструбом, как на картинах мистера Калдекотта[10].
Офицер был красивый мужчина, похожий на викинга: очень высокий, светловолосый, с длинными усами и ярко-голубыми глазами.
– Доброе утро, – сказал он.
Мы тоже поздоровались.
Потом офицер сказал:
– Вы, кажется, военные.
Мы ответили, что хотели бы ими быть.
– И патриоты, – продолжал он.
Элис ответила:
– Еще какие!
Потом офицер сообщил, что заметил нас еще несколько дней назад, а сейчас остановил батарею, потому что подумал – нам захочется взглянуть на орудия.
Как мало таких проницательных и заботливых взрослых, как этот храбрый и безупречный офицер!
– О да, нам очень хочется! – закричали мы и слезли со стены.
Этот добрый и благородный человек показал нам устройство, которое заставляет пушку стрелять, и казенник (когда вынимаешь его и уносишь, врагам от пушки нет толку, даже если они ее захватят). Еще нам позволили заглянуть в дуло, чтобы увидеть нарезы, чистые и блестящие, и показали ящики для боеприпасов, только пустые. Офицер рассказал, как снимают орудие с передка (это означает, что орудие отделяют от лафета) и как быстро можно такое проделать – но не заставил людей снять пушку, потому что они отдыхали.
Пушек было шесть, на лафете каждой белыми буквами было написано «15 ф», что, по словам капитана, означало «пятнадцать фунтов».
– Я думала, пушка весит больше пятнадцати фунтов, – сказала Дора. – Кусок говядины такого размера точно весил бы больше! Наверное, лафет и сама пушка легче говядины.
Офицер очень любезно и терпеливо объяснил, что «15 ф» означает, что пушка может выстрелить снарядом весом в пятнадцать фунтов.
Когда мы сказали, как рады часто видеть проезжающих мимо солдат, он ответил:
– Скоро вы нас уже не увидите. Отдан приказ отправляться на войну, мы отплываем в ближайший вторник. Пушки выкрасят в маскировочный цвет, и все мы наденем форму защитного цвета.
