– Не говори так – сурово сказал отец. – Ты знаешь, я терпелив, но не всякое можно стерпеть, дорогая…
– Ты прав, не всякое можно стерпеть, дорогой – немного помолчав, ответила мать.
Та ее фраза навсегда останется в моей памяти. Именно она была началом конца и приближающейся чертовщины, только вот я был слишком мал, чтобы понять это. Хотелось бы тогда видеть лицо отца, но точка наблюдения мне этого не позволяла. Единственное, что было в поле зрения – разочарованные глаза матери, ожидающей хоть какой-нибудь реакции, но безрезультатно. Она просто стояла и смотрела на потерянную любовь, мужа и отца ее единственного ребенка. До сих пор не могу понять, как мужчина может молчать, особенно если он якобы чтит наследие и семейные ценности…
Короче, их ссора закончилась на той самой фразе, а я через некоторое время был позван ужинать. И скажу честно, братишка: тот ужин был самым ужасным из всех, что у меня когда-либо был. Помимо чертовщины, на которой закончился день, я просто сидел за столом и не знал, что делать. Каждый ребенок чувствует себя не в своей тарелке, когда наблюдает, как его родители прячут друг от друга взгляд, ощущает тяжесть в воздухе, вдыхая его с трудом и наполняя себя им. Я злился на мать, поскольку она слишком многого мне не позволяла, но одновременно жалел ее, когда вглядывался в ее грустные, усталые глаза… Хотелось обнять ее и хорошенько отчитать отца, но стоило на него посмотреть, и передо мной появлялся пример для подражания. Тогда охотники казались особенными, мол у них есть суперсилы и возможности, а когда вспоминал, как отец в одиночку таскал оленя – сразу же хотелось стать таким же, как он: сильным, выносливым и крепким…
Мы ели тихо. Я улыбался, смотря на него, пока тот наконец не среагировал.
– Ну что у тебя? Что так смотришь-то? – улыбаясь в ответ, сказал он.
– Не знаю. Думаю, что хочу стать таким же охотником, как ты, пап – повернувшись к маме, я спросил, осознавая, что особого счастья мои слова у нее не вызовут. – Можно на мой день рождения вместо подарка папа научит меня стрелять? Пожалуйста, кроме этого мне больше ничего не хочется. Очень прошу, мам.
Никогда не забуду ее улыбку сквозь слезы. Сейчас, когда прошло много лет, я понимаю, почему она пыталась улыбаться и почему мой вопрос ее так расстроил.
– Если папа согласен, тогда можно и завтра, а на день рождения я куплю тебе настоящий подарок.
Ее губы дрожали, искажая улыбку до такой степени, что мне становилось страшно. Я смотрел на ее лицо и не понимал, что происходит. Как иронично, что в самые важные моменты моей жизни я был ребенком и не осознавал необходимое. Дело было в том, что она почувствовала, как сильно и глубоко во мне укорениллось безумие фамильного проклятия. Было больно, что я был готов отказаться от подарков, лишь бы взять в руки ружье и снести башку какому-нибудь животному, мучило, что наследие шло со стороны отца, но не ее. Жаль, что я не понимал всего этого тогда. Мне так сильно хотелось ее утешить, обнять и успокоить, но я не мог. Она была очень сильной, потому просто вытерла глаза и щеки салфеткой и продолжила есть, пытаясь показать, что всё хорошо, пока отец буквально сиял, позабыв о еде и всем остальном, что его окружало.
– Ну что, сын – радостно сказал отец, хлопнув меня по плечу. – Хочешь завтра пострелять?
Вот вспомнил его наполненное радостью и энтузиазмом лицо – как сразу появилась улыбка. Знаешь, что есть в детях, чего нет у нас? Чувствительность и острое восприятие. Помню, как меня взбесила его радость, когда на глазах матери еще не высохли слезы. Тогда я недовольно посмотрел ему в глаза и сказал:
