– Напрасно ты так. Все проблемы из-за такого вот равнодушия масс, – заводится Саймон. – Народ у нас очень долго терпит. И там еще в конце должно быть «да больно бьет», только вот это мы делать как раз и разучились. И получается, что те, кто наверху, давно уже поверили в свою безнаказанность. Но это ничего. Ничего. Пусть теряют бдительность. Скоро все увидят, что в России есть люди, которым не плевать. И таких людей много.
– У тебя сейчас лицо глупое очень, – сдержанно замечает Соня. – Почему такие, как ты, всегда выбирают насилие?
– Потому что на удар отвечают ударом, – мрачно отвечает Саймон. – Не согласна?
Он ревниво, с вызовом, смотрит на Соню. Та не отвечает, молча проходит вперед, беззвучно шевелит губами.
– Ну, что молчишь?
– Придет вода, – говорит Соня, оборачиваясь.
– Что?..
– Чего б не жить дypакам, чего б жалеть по утрам.
– Это твои стихи?
– Нет. Мне до таких расти и расти. Смотри, как красиво.
Оказалось, за разговором они прошли весь парк насквозь. Здесь заканчивается асфальт, тупиковые велодорожки, идиотские сварные конструкции для занятий изощренными видами атлетики – потуги сделать реальность более упорядоченной. Здесь начинается река.
По берегу густо растут ивы. Осенью уровень воды поднялся, затопил пологий берег, а потом все схватилось льдом на пять месяцев – и сейчас, в начале весны, необычно ранней и теплой для Омска, лед дыбится и крошится на сломах, черная вода проступает меж черных стволов, замерзает ночами тонкой корочкой, а на полуденном солнце оттаивает вновь, растворяя лед день ото дня все сильнее.
Что-то с грохотом упало на стройплощадке, эхо долетело до берега – Соня и Саймон даже головы не повернули.
– Как тихо и здорово, ты только посмотри, – прошептала Соня, беря Саймона за руку. – Придет вода…
Саймон добросовестно пытается проникнуться прелестью момента, но живость и склонность к действию быстро берут верх. Он оставляет рюкзак на дорожке, легко бежит по бордюру в поисках удачного места, а потом прыгает на поваленную иву и приставным шагом идет по стволу, перехватывая прочные ветки. Добравшись до пня, торчащего из-подо льда, он вынимает нож и принимается быстрыми точными движениями вырезать что-то на гладкой ртутного цвета коре. Соня смотрит с интересом, против воли завороженная его юной грацией. В пять минут закончив вырезать, Саймон так же быстро возвращается на дорожку.
– Что ты там написал?
– «София и Саймон, пятое марта пятого года. Первый поцелуй», – с торжествующим видом произносит парень.
– Какой первый поцелуй? Мы же не…
Саймон подходит к Соне вплотную и целует ее в губы. Придет вода, думает Соня, чего б не жить дуракам. И обнимает Саймона.
Соня Дятлова. 09.03.2005
Это последняя весна дряхлого автобуса из девяностых: в июне его спишут окончательно, оставят гнить на отшибе автопарка. Соня и Саймон стоят в конце салона, опираясь на поручень, обтянутый чем-то резиново-белесым, глядят в кромешную ночь за стылым стеклом и гадают, чем же болен автобус.
– Астма, это точно, – уверенно говорит Соня. – Послушай, как он задыхается, когда переходит на третью передачу. Сначала ы-ы-ых, а потом так: тех-тех-тех-тех!
– Не спорю, – солидно кивает Саймон. – Моя очередь? Думаю, артрит. Этот скрип на поворотах. Да и перекособочило всего.
– Тогда я знаю, у кого точно артрит: у твоего дивана, – улыбается Соня, а Саймон краснеет.
Автобус резко тормозит, Соня с громким смехом прижимается к Саймону, он обнимает ее за талию, не давая упасть:
