Сама она совсем не спит – вероятно, спит, но «Бурлак» Евгленов никак не улавливает промежутки отсутствия ее чувств в реальности, а она «Бурлака» палкой лупит и лупит; Евгленову помимо всего остального, надо ходить на работу, но она о его работе не хочет и слышать, и Антон Евгленов никуда не ходит. Целыми днями глядит на тетку и, грешным делом, дожидается ее смерти.
Тетка пока не торопиться.
«Бурлак» Евгленов уже на грани. И он не возражает – тут адом закончу, там раем начну, надеется Антон.
Не называя свой нынешний адрес белокурой гордости авторитетного модельного агенства Татьяне Седоновой.
Я – столб соляной, ты – вода из-под крана.
Но лейся, лейся, подтачивай. Когда упаду, увернись – перенеся временный рызрыв с «Бурлаком» Евгленовым без дегенератских проклятий и босяцкого надрыва, Татьяна Седонова копит деньги. После перехода на более высокую ступень общественного признания у нее, названной Евгленовым «неподходящим предметом для томяще-щемящей поэзии» есть для этого все возможности – Татьяна складывает тысячу к тысяче и замечает за своей головой некоторые изъяны.
Изъяны своей головы она видит в том, что вся сила ее мысли стала тратиться теперь лишь на одно: как бы ей копить наличные. Раньше, в результате ночных пересудов с любящим деньги «Бурлаком» Евгленовым она нередко думала и о доктрине четной единицы и об узелковом письме, но в нынешние дни она размышляет только о них.
Копить, пополнять, много, больше, I, me, mine, такое направление мыслительной деятельности Татьяну разочаровало.
В соцветье голых королей мне не задать мои вопросы: кто выжрал с раками елей? к кому под дверью эскимосы?
Вникни… вникаю… взяв накопленное, Татьяна Седонова понесла деньги в церковь. С чистым сердцем пропихнула в щель для пожертвований, и утешающие благовония, странные звуки в спертом воздухе; щербатый мужчина в рясе смотрит на действия Татьяны Седоновой и от нетерпения отчаянно шебуршит пальцами на ноге в правом ботинке: будет чем жену с детишками порадовать, подумал он, будет… йес!… славься!
Татьяна Седонова засунула все купюры вплоть до последней, которую она милосердно протянула попу; она хотела просунуть и ее, но, увидев, что у выкатившего глаза господина в рясе лопнул правый ботинок, сердобольно вздохнула и передумала.
– Это вам, – сказала она.
– Благодарствую… – поклонился поп.
– Жизнь у вас бедная, – сказала Татьяна Седонова, – вот и ботинок уже так износился, что прямо при мне лопнул. Купите себе новые и если вам не трудно за меня помолиться, то помолитесь. И помолитесь за то, чтобы я никогда не тратила все свои мысли на накопление денег.
Приняв у нее купюру, сияющий поп от всей души дал ей обещание: помолюсь, дочь моя, непременно помолюсь, упомяну, не подведу, прикоснусь за тебя к хилым росткам бесконечности – давая Татьяне обещание, он его не только дает, но ровно тем же вечером выполняет обещанное.
Пять, десять, пятнадцать минут он молился лишь за Татьяну Седонову.
«Да избавь Ты эту дщерь от того, чтобы все ее мысли тратились на накопление денег, да наставь Ты ее на скорое повторение поступка благого…»
Божий слуга молится за Татьяну Седонову, подразумевая в произносимой прокуренным голосом молитве и свой личный интерес; майская ночь – прилег, не сплю, слушаю птиц; оседлые страхи, в голове лопнул кровеносный сосуд? кто же посвятит мне свое предгробовое молчание? среди прихожан можно было заметить и Вадима «Дефолта» Гальмакова.
