квартиру на однокомнатную с доплатой. Он собрался взять деньги за одну комнату, забрать детей и уехать оттуда, где ему пришлось нести потери. А та гадина против того, что он собрался забрать детей с собой, НИЧЕГО не имела. И РАЗДЕЛ имущества лишний раз ПОКАЗАЛ её низость и мелочность. И НИЧЕГО кроме отвращения не могло вызвать то, как эта тварь, посмевшая продать золотые крестики, принялась жужжать о том, что золотые серьги, кольца, цепочка не подлежат РАЗДЕЛУ, что это всё её «личные вещи». Мой отец мой не был настроен на какие-то активные действия, и это только помогало этой гадине присваивать себе то одно, то другое.
Перед тем, как уехать, мы чуть больше недели прожили у самого младшего из братьев отца. На новом месте что-то не получалось обосноваться. Не чувствовалось какой-то ОПОРЫ против чего-то уже хорошо знакомого, чужого и враждебного нам. Сказывались и понесённые нами потери. Наше положение и так уже было подорвано. Отец решил поехать в обратную сторону. Но к чему же мы могли вернуться? По всей видимости, отца потом стали одолевать сомнения, что не поспешил ли он вернуться. И мы во ВТОРОЙ раз поехали за ДВЕ тысячи километров. И во ВТОРОЙ раз за то лето 1981 года мы поехали в обратную сторону.
Когда мы во ВТОРОЙ раз вернулись на поезде, была уже ночь. Когда мы поехали с железнодорожного вокзала по ночным совершенно ПУСТЫМ улицам города к одному месту, куда ещё могли возвращаться, мне стало по-настоящему страшно. Мы ДВАЖДЫ проехали тысячи километров в одну и другую сторону, но, всё равно, всё так же продолжали оставаться у какого-то опасного края, к которому нас сносило. Мы ехали мимо множества домов с множеством окон, и ни за одним из них нам не было места. И всем тем, кто находился за этими окнами и стенами, спал в тепле и уюте, не было и не могло быть никакого ДЕЛА до нас. Я НАПОЛНЯЛСЯ тревогой от понимания того, что всему этому городу с множеством домов было всё равно: есть мы или нет. Беспросветность того положения, в котором мы оказались, лишний раз подтверждало чёрное небо над нами.
Когда я проснулся в «старом доме» у самого младшего из братьев отца и вышел наружу, обратил внимание на то, что тревога, ОХВАТИВШАЯ меня ночью, совершенно исчезла. Обратил внимание и на то, что солнечные лучи давали какую-то надежду.
С трепетом сердца мы ждали явления божественной Эос.
Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос.
ОДИССЕЯ, песнь IХ, стих 306—307
Через пару недель закончились летние каникулы, и я с сестрой пошли опять УЧИТЬСЯ в школу. Где-то через месяц сестра вернулась к той гадине, после того, как та стала встречать её после школы и звать к себе. К этому времени отцу стало известно об ОБВИНЕНИЯХ в его адрес, о том, что это он принялся КРУГОМ распространять какие-то гадости о ней, чтобы постараться её как следует опозорить. Такими ОБВИНЕНИЯМИ та гадина лишний раз выдавала своё понимание того, что как она сама старалась ему нагадить. А гадости про неё старалась распространять УЧИТЕЛЬНИЦА, её подруга. Этой подруге многое было известно, они же вместе где-то бывали. Эта УЧИТЕЛЬНИЦА злилась, когда не получала то, что расчитывала сама получить, что УСПЕВАЛА СХВАТИТЬ и присвоить её подруга.
Ещё пару раз отец уезжал, чтобы обосноваться где-то в другом месте, но у него НИЧЕГО с этим не получилось. Когда прошло девять месяцев с того дня, как он уволился с завода, где проработал больше
