Потерянные цветы Элис Харт - страница 4

Она свернула в сторону и бросилась бежать вокруг дома. Видел ли ее отец, она не знала. Пока она бежала по папоротниковой клумбе, перепрыгивая через зеленые ветки, в голове вспыхнула ужасная мысль: керосиновая лампа в отцовском сарае. В сарае, полном деревянных фигур. Она забыла ее погасить.

Элис залезла в окно, встала на стол и затащила следом Тоби. Они уселись на стол и попытались отдышаться. Тоби лизнул ее в лицо, Элис рассеянно его погладила. Ей показалось или пахло дымом? Страх растекся по телу. Она спрыгнула со стола, собрала библиотечные книги, сунула в сумку и затолкала ту поглубже в шкаф. Сбросила ветровку и тоже запихнула в шкаф; закрыла окно. «Кто-то вломился в сарай, папа. Я ждала, пока ты вернешься».

Она не слышала, как он зашел. И увернуться не успела. Последнее, что она видела, – как Тоби скалил зубы, увидела его шальные от страха глаза. Потом запахло дымом, землей, горелыми перьями. Как от пчелиных укусов вспыхнула щека, и Элис окутала тьма.

Значение: обретение утраченного

Actinotus helianthi | Новый Южный Уэльс

Стебель, ветви и листья этого растения бледно-серые и покрыты пушистыми ворсинками, напоминающими фланель. Красивые ромашковидные соцветия расцветают весной, хотя пожары в буше порой провоцируют активное цветение вне сезона.

Первая история в жизни Элис началась на краю тьмы, где от ее младенческого крика остановившееся сердце матери забилось снова.

В ночь ее рождения налетевший с востока субтропический ураган вызвал трехметровую волну, и вышедшие из берегов реки затопили дорогу, ведущую от их участка к городу. На этой дороге Агнес Харт, у которой отошли воды, а тело словно рассекли пополам огненным обручем, вытолкнула из себя жизнь и дочь на заднем сиденье мужниного грузовика. Клем Харт, в панике взиравший на бушующий над тростниковыми полями шторм, за лихорадочными попытками запеленать новорожденную дочь сперва не заметил, как побледнела жена. Когда же увидел, что лицо ее побелело, как песок, а губы стали цвета алебастровой морской ракушки, в панике кинулся к ней, забыв о младенце. Он стал трясти Агнес, но безуспешно. Лишь когда дочь закричала, Агнес вздрогнула и пришла в себя. На вымокших кустах по обе стороны дороги распускались белые цветы. С первыми вздохами Элис вдохнула запах грозы и расцветающих штормовых лилий.

«Так я встретила настоящую любовь и пробудилась от сонного проклятия, зайчонок, – говорила мать, заканчивая рассказывать историю ее рождения. – Ты стала моей сказкой».

Когда Элис было два года, Агнес начала читать ей книги: читала и водила пальцем по странице, показывая на отдельные слова. На пляже она повторяла: одна каракатица, два перышка, три кусочка плавника, четыре ракушки, пять морских стеклышек. Она развесила по дому карточки с надписями: книга, стул, окно, дверь, стол, чашка, ванна, кровать. К пяти годам, когда Элис начала учиться дома, она уже умела читать. Хотя она сразу полюбила книги и любовь эта была абсолютной, мамины истории всегда нравились ей больше. Стоило им остаться наедине, и Агнес принималась рассказывать. Но эти истории предназначались только им двоим – если отец был рядом, мать всегда молчала.

У них был ритуал: дойти до моря, лечь на песок и смотреть на небо. Под звуки убаюкивающего маминого голоса они колесили на поезде по зимней Европе, пересекая горы такой высоты, что вершины их терялись в облаках, и хребты, укутанные снегами столь густыми, что границы между белым снегом и белым небом было не видать. В городе с булыжными мостовыми, где правил татуированный король, а разноцветные домишки в гавани выглядели так, будто кто-то взял коробочку с красками и решил использовать все цвета, они носили бархатные плащи и любовались отлитой из бронзы русалочкой, застывшей в вечном ожидании любви. Элис часто закрывала глаза и представляла, как нити маминых историй оплетают их коконом, а когда этот кокон раскроется, они вылетят оттуда и унесутся прочь.