Потерянные цветы Элис Харт - страница 6

Если Агнес и замечала молчаливость дочери, то никогда не пыталась ее разговорить. Время в саду считалось временем тишины. «Как в библиотеке», – рассудила однажды мать, скользя в зарослях адиантумов. И хотя Элис никогда не была в библиотеке, не видела места, где собрано столько книг, что невозможно представить, и не слышала коллективного шепота переворачиваемых страниц, слушая мамины рассказы, она как будто там уже побывала. Из описаний Агнес Элис сделала вывод, что библиотека – нечто вроде тихого книжного сада, где истории растут, как цветы.

Элис никогда не бывала за пределами их участка. Ее жизнь ограничивалась его периметром: от маминого сада до начала тростниковых полей и полукруглого залива, за которым раскинулся океан. За эти границы ей выходить запрещали, особенно за ту, что отделяла дорожку перед домом от широкой проезжей части, ведущей в город. Когда мать предлагала отправить Элис в школу, отец говорил: «Девочке там делать нечего», – и шмякал кулаком об обеденный стол, да так, что подскакивали тарелки и вилки. «Тут безопаснее», – добавлял он и прекращал разговор. Отец был мастером все прекращать.

Где бы они ни проводили дни – в саду или на море, – рано или поздно крик исполинской кукушки или набежавшая туча, закрывшая солнце, заставляла мать Элис встрепенуться, словно все это время она спала наяву. Она вдруг оживлялась, резко поворачивалась и бежала к дому, крикнув Элис через плечо: «Кто первый добежит до кухни, получит булочку со свежими сливками!» Полдники вызывали у Элис восторг и трепет; до возвращения отца оставалось совсем немного. За десять минут до его прихода мать вставала у входной двери, растянув губы в искусственной улыбке и нервно сцепив пальцы, ее голос становился неестественно высоким.

А бывало, мать Элис словно покидала свое тело. В такие дни не было ни историй, ни морских прогулок. Она не разговаривала с цветами. Она лежала в кровати, задернув шторы от слепящего солнца, и испарялась, будто ее душа отлетала в иные миры.

Когда с ней такое случалось, Элис пыталась отвлечься от гнетущей атмосферы в доме, жуткой тишины, подобной той, что бывает, когда остаешься одна, и вида матери, безжизненно лежавшей на кровати. Из-за всего этого ей становилось трудно дышать. Элис садилась за свои читаные-перечитаные книги и заново решала школьные задания, которые сделала уже давно. Бежала к морю, кричала с чайками и гонялась за волнами на берегу. Бегала по полю сахарного тростника, колосившегося сплошной стеной, откидывала волосы назад и раскачивалась, как зеленые стебли на жарком ветру. Но что бы она ни делала, лучше ей не становилось. Она дула на перышки и одуванчики и загадывала желание – хотела стать птицей и улететь далеко, туда, где золотился горизонт в месте слияния неба и моря. Сумрачный день сменял другой, а мама все не возвращалась. Элис мерила шагами границы своего мира. И скоро узнала, что тоже умеет исчезать.

Однажды утром, когда грохот отцовского грузовика затих вдали, Элис осталась лежать в кровати, дожидаясь, пока засвистит чайник. Этот чудесный звук возвещал начало хорошего дня. Чайник не засвистел, и наконец Элис сбросила простыню тяжелыми со сна ногами и на цыпочках прошла в родительскую спальню. Мать лежала, свернувшись клубком, и тело ее казалось таким же безжизненным, как разбросанные вокруг одеяла. Волна дрожащей жгучей ярости прокатилась по телу Элис; громко топая, она прошла на кухню, шмякнула ложку веджемайта на хлеб, налила воду в банку из-под варенья, сунула припасы в рюкзак и выбежала из дома. По дорожке она не побежала – слишком высок был риск, что ее увидят, – а решила углубиться в тростниковые заросли и выйти на другом краю поля, где наверняка будет лучше, чем в ее мрачном и молчаливом доме.