За пять лет, что София проработала в полиции под началом Александра, она узнала многое о Десяти Линиях и его обитателях. Знала и отца Дины – последней «потеряшки».
Это был странный тип. Еврей, в котором не было ничего еврейского. Кроме имени – Давид. Он начал пить после смерти жены. Дочь не обижал, но и особого внимания не обращал. Она росла как сорняк, сама по себе.
В другой счастливой жизни, где была жива жена, он был учителем математики в школе. Его обожали и дети, и родители. Давид умел найти подход к любому ученику, даже самому проблемному. Оставался заниматься с ребятами после уроков. Был примерным семьянином. Разводил орхидеи.
Все изменилось три года назад, когда тяжело заболела Элла. Ему было невыносимо смотреть на ее страдания. Помочь он ничем не мог, и начал пить. А когда она умерла, совсем опустился. Забросил цветы. Уволился из школы. Казалось, что он делает все, чтобы уйти вслед за женой. Ни одна драка в Десяти Линиях не обходилась без его активного участия. София часто видела его в «обезьяннике» на первом этаже.
Последняя встреча с Давидом состоялась вчера. Он ввалился в участок пьяный в стельку – бил кулаком по столу, плакал и говорил-говорил о Дине. «Имеем не храним, потерявши плачем,» – как только она его увидела, ей сразу пришла в голову эта поговорка.
Сегодня Давид был первым в ее списке. Она всегда самые тяжелые дела старалась сделать в первую очередь. А этот разговор точно не будет легким. Если вообще состоится. Отец Дины мог забыть о встрече, напиться до белой горячки и спать мертвым сном.
Давид Бергер жил на Третьей Линии в доме под номером один. София подошла к старой двери с покосившейся табличкой семнадцать и решила не звонить – нажала на ручку. И не ошиблась – дверь поддалась. По ее опыту большинство алкоголиков и наркоманов, еще не потерявших крышу над головой, двери своих жилищ не закрывали.
В доме у Давида она ни разу не была. София вошла в длинный узкий коридор и удивилась. Здесь было чисто. Не было специфического запаха «притона», который бьет изо всех щелей в местах обитания беспробудных пьяниц. Из коридора она зашла в кухню, где наткнулась на хозяина – Давид, собственной персоной, сидел у окна, в майке и спортивных штанах. Небритый, весь какой-то взъерошенный и совершенно трезвый. У его ног лежала огромная беспородная собака песочного цвета. Она подняла голову только для того, чтобы посмотреть на гостью, и тут же положила обратно, грустно уставившись куда-то в пустоту.
– Здравствуйте, Давид.
– Да. Проходите. Хотите кофе? Не очень хороший, но другого нет.
– Спасибо. Не откажусь.
Они разговаривали около двух часов.
Давид с упоением говорил о дочери. Выяснилось, что девочка любила рассказывать ему о своей жизни во дворе, даже когда он был навеселе: где и во что играла, какую собаку подобрала, какого котенка спасла. София еще не знала, что этот горький пьяница и опустившийся человек окажется единственным родителем, который разговаривал со своим ребенком.
К сожалению, за два дня до исчезновения дочери Давид впал в запой. Поэтому ничего путного рассказать не мог. Помнил только, что она в тот день закрыла в своей комнате собаку.
– Видно думала, что раз пьяный не замечу. А вот во сколько ушла не помню. Теперь Альфа, все что у меня осталось от дочери.
