Хрупкое тело опустилось на руки Юкаю, будто бумажное; ящер, раздраженно ударив хвостом, поднял волну пыли. Песок под коленями обжег кожу. «Наверняка виновато солнце, – лихорадочно думал Юкай, разматывая тонкую ткань на лице. Слои путались под длинными пальцами, сворачивались узлами. – Это всего лишь солнце, найдется ли хоть один воин, который в этих песках ни разу не получал головную боль и тошноту? Дома даже солнце совсем другое, мягкое…»
Но паника, отставшая было после стремительного прыжка, накрыла юношу целиком.
На коже и одежде наставника не видно ран, на изможденном лице нет знакомых следов отравления, только глаза закатились да ресницы дрожали. Сорвав головной убор, Юкай отбросил его в сторону; кожа на скулах Ши Мина горела огнем, пугающая краснота расползалась к шее. Наскоро ослабив тугой воротник, юноша усадил бессознательное тело в седло и с удушающим страхом снова ощутил его бесплотность. Не тело, а иссохшая оболочка – какими нитками пришита к ней душа?
Как ни старался Юкай успокоиться, но паника только поднималась, словно выходила из берегов. Паника вместо него отдавала приказы, забивая глаза и уши, голосила глубоко внутри, звала Ши Мина по имени; паника тащила безвольное тело в седло и поддерживала всю дорогу, не давая упасть. Самому Юкаю оставалось только смотреть вперед до рези в глазах – лагерь близко, а там обязательно помогут, только бы ничего непоправимого не случилось…
Растрепанная макушка – шарф так и остался на песке – бессильно запрокинулась на плечо Юкая, и сухой ветер с радостью принялся ворошить иссиня-черные, цвета воронова крыла пряди. К таким волосам сильнее всего липнет жар: чем темнее они, тем старательнее солнце старается их испепелить.
Песчинка к песчинке. Слишком худые пальцы, изможденное лицо, вспышки раздражения и холодной апатии. Ши Мин никогда не любил жару. От нее кружилась голова, и уставшее тело отвергало любую еду, заставляя все ближе подбираться к самой грани человеческих сил.
Песчинки собрались в огромный бархан, который обрушился на голову Юкая, заставляя захлебываться беспомощностью. Это был даже не страх, а ледяной, сковывающий нутро ужас.
Лагерь приближался, едва заметный сквозь клочья песчаной пыли. Ящер сбавил шаг и недовольно застрекотал, звук этот похож был на сухой скрежет камня о камень. Чешуйчатый зверь мог выдержать двенадцать часов ровного бега по раскаленным пескам, но не мог превратиться в быстроногого скакуна только по прихоти обезумевшего ездока.
В шатре было темно и прохладно. Юкай внес наставника и опустил на постель, осторожно придерживая голову. Глаза того снова закатились, брови были мучительно сдвинуты. Даже за такой короткий срок солнце успело опалить лишенное защитной ткани лицо – лоб и кончик носа Ши Мина покраснели, тонкая кожа дышала жаром. Нащупав на поясе флягу с остатками воды, Юкай зубами выдрал пробку, приподнял Ши Мина и прижал горлышко к его губам. Ручейки воды потекли по подбородку, но часть все-таки оказалась во рту. Ши Мин едва слышно выдохнул и сам потянулся ближе, торопливо глотая.
Воду стоило бы поберечь, но сейчас Юкаю не было дела до проблем снабжения. Опустив полубессознательного наставника поперек постели, он торопливо принялся расстегивать застежки кожаного доспеха. Тонкий материал нижней рубашки под ним целиком промок от пота. Оглядевшись, Юкай сдернул со стола глубокий кувшин, слил туда всю воду, какую нашел в шатре, и выплеснул драгоценную жидкость на распростертую поперек постели фигуру. Струйки потекли на покрывало, смывая с кожи соль и до последней нитки пропитывая одежду.
