Теперь Юкай понял и глухое давнее недовольство наставника братом, и некоторое напряжение сразу перед походом. Голова смотрела по сторонам и жадно мечтала захватить как можно больше власти, пока руки умирали от голода и надеялись на спокойную жизнь. Впервые Юкай осознал, как тяжело любить человека, считать его примером для подражания и опорой, но медленно разочаровываться в его умении управлять страной. Свои мысли он предпочитал держать при себе, считая их едва ли не кощунственными.
Быть может, в этом все-таки есть смысл? Ведь им, вопреки всему, удалось покорить земли, на которые нацелился император…
Последняя страна, Локан, лежала перед ними. Море песка, где ни травинки не найти; вода по цене золота, золото не дороже горсти песка. Горластые, дочерна загорелые люди с прозрачно-голубыми глазами и белоснежными улыбками, чьи тела замотаны в десятки тонких одежд, а душа – в десятки фальшивых чувств. У них ни друзей, ни врагов – только те, кто продает, и те, кто купит; остальное не имеет значения. Они проживали свою жизнь как азартную игру и умирали так, будто завтра снова откроют глаза. Ни один из них не склонял головы. Пока был хоть малейший шанс победить, они готовы были драться, льстить, лгать, откупаться, но только не сдаться. Боги слепили этих людей из гонора и воя ветра, а обжигало полусырые фигурки само солнце.
Города жили за счет торговли. Стоило взять неприступные стены в кольцо, и люди, лишенные еды, начинали сходить с ума. Одни пытались торговаться, предлагая и деньги, и ценности, и собственных детей, готовы были согласиться на любые условия и тут же позабыть свои клятвы, другие выходили в последний самоубийственный бой. Завтра с рассветом медлительные после сна звери снова поднимут в воздух песок, и спустя несколько часов на горизонте должны показаться стены Хабира.
Взбудораженные воины невольно ускоряли ход и тут же одергивали друг друга, опасаясь нарушить строй. Усталость отступает, когда близка не просто победа, а возвращение домой и спокойствие; даже если люди подзабыли, каково это спокойствие на вкус. Всего один город остался между ними и окончанием войны.
Незадолго до приказа остановиться и разбить лагерь с неба камнем рухнула птица. Светлый, в темных подпалинах сокол парил на той высоте, где жар пустыни сменялся холодом. Ши Мин натягивал плотную кожаную перчатку, закрывающую руку почти по плечо, и отставлял локоть в сторону; птица мгновенно срывалась вниз, выставив желтоватые когтистые лапы. Грудь и шею сокола охватывала легкая кожаная перевязь, на которую крепились тонкие цилиндры с письмами.
Пока Ши Мин одной рукой вытягивал послание из плотной хватки ремней, птица, волнуясь, переступала по истрепанной коже и топорщила перья. Наконец мужчина с усилием взмахнул рукой, подбрасывая сокола вверх.
– От кого письмо? – Юкай тронул ящера и подъехал ближе. Голос его прозвучал хрипло, слишком грубо, и он попытался было облизать высохшие губы, но растрескавшаяся кожа отозвалась резкой болью. Ши Мин приподнял цилиндр, показывая кругляш печати. Красный воск качнулся, выдавленный силуэт дракона на императорской печати уже начал оплывать.
Младший Дракон нахмурился. Смена курса? Какие-то вести с границ? Он протянул руку, однако Ши Мин тихо фыркнул и сам сорвал печать. Тонкие пальцы пробежали по небольшому листу, бережно расправив края.
– Это личное, – коротко сообщил Ши Мин, скользнув взглядом по собственному имени в верхнем углу письма. Между бровей пролегла едва заметная беспокойная морщинка.
