Повесь луну. История Салли, которая берет судьбу в свои руки - страница 6

– Я без нее не поеду!

Тетушка Фэй подхватывает меня под руку.

– Салли, не перечь Герцогу. Езжай. Ты же ненадолго. Ты ведь вернешься, правда же?

Правда же? Или, может быть, Герцог хочет, чтобы я вернулась домой навсегда? Если я еду только на похороны, то тетушка Фэй пару дней прекрасно проживет и одна. Простыни уже почти чистые, солнце светит, она сможет развесить их сама, а потом отвезти в клинику в красной тележке «Дерзание». Но что она будет делать, если Герцог захочет, чтобы я осталась?

– Правда же? – спрашиваю я Тома. – Я сюда вернусь?

– Герцог не сказал. Но поминки уже начались. Лучше бы нам выехать поскорее.

Тетушка Фэй ходит за мной по пятам по дому, мимо портновского манекена и картинок с нарядами из женских журналов, приклеенных к стенам. В нашей спальне я снимаю с подушки наволочку. У меня не так много вещей, и все они прекрасно в нее влезут, да еще и место останется.

– Ты ведь вернешься, правда? – снова спрашивает она. Голос у нее тихий и надломленный.

– Тетушка Фэй, я знаю ровно столько же, сколько и ты.

– Герцог сказал, что он будет заботиться обо мне столько, сколько я буду заботиться о тебе. Что будет со мной, если ты не вернешься?!

– Я о тебе позабочусь, – говорю. – Так или иначе.

– Как?

– Найду способ.

Надеюсь. Просто пока не знаю как. А Том ждет, и Герцог ждет, и я должна ехать.

Наверное, собираться так, будто не вернусь, значит искушать судьбу, но я все равно собираюсь именно так. Второй комплект белья, летние носки, щетка для волос из свиной щетины, обтрепанная Библия, которую я читаю не так усердно, как должна бы, – все они отправляются в наволочку. Я поворачиваюсь спиной к тетушке Фэй, стаскиваю с веревки свое коричневое муслиновое платье и, хотя оно еще влажное, сворачиваю скаткой и укладываю туда же. Надеваю другое платье – синее в полоску с узором из ракушек, которое приберегаю для особых случаев. Остается только одна вещь. Моя винтовка, моя самая ценная собственность, стоит в углу.

– Тетушка Фэй, мой «Ремингтон» остается здесь, с тобой. В случае чего не бойся им воспользоваться.

– Ты готова к этому? – спрашивает Том, когда мы проезжаем через Хэтфилд.

– Я в порядке.

Получается резче, чем хотелось. Мне казалось, я не настолько на взводе. Том кивает, словно понимает, что я чувствую. Мы пересекаем Охотный ручей, и Том заводит разговор о том, как он любит этот ручей, как его вода выстреливает в воздух со склона горы, а потом падает вниз почти отвесно, бурля, расплескиваясь по скалам, холодная, быстрая, узким потоком, но потом, у подножия, где местность становится ровнее, течение замедляется и начинает петлять и блуждать, встречаясь с другими ручьями и речушками, теряясь в них, огибая скалы и подъемы, соскальзывая в низинки, где ей течь привольнее всего.

– Вот потому-то Кривой ручей и кривой.

Том рассказывает мне, что другая машина Герцога, тот самый «Форд», сейчас занята на оптовой закупке продуктов для поминок, поэтому Герцог послал его на «Паккарде» со словами: «Я с тебя шкуру спущу, если на нем появится хоть царапина». Том всегда был осторожным водителем, и теперь, сидя за рулем дорогущей новой машины Герцога, он буквально крадется вперед, сбрасывая скорость на крутых поворотах, держась подальше от глубоких колей, оставленных телегами с лесом, и сбавляя скорость до черепашьей перед каждой глинистой лужей.

Так что обратный путь в Кэйвуд оказывается долгим. Или, может быть, только кажется долгим, потому что мои мысли летят вскачь. Так много мыслей в моей голове! Мыслей, противоречащих друг другу. Мне не терпится добраться до Большого Дома, но я даже не представляю, как меня там встретят. Я надеялась на этот день годами, мучительно жаждая вернуться домой, но за все это время ни разу хорошенько не задумалась, что́ оставлю позади, и теперь не могу отделаться от видения тетушки Фэй, которая стоит там одна-одинешенька рядом со своей потрепанной вывеской и машет вслед на прощанье, ради меня изо всех сил стараясь улыбаться.