Внимательный взгляд тут же зацепился за широкую черно-белую фотографию на первой полосе и скачущие буквы заголовка.
Внутри все похолодело, и Уильям выпрямился в струну, чувствуя, как раскалённая внутри пружина натянулась с новой силой, готовая в любой момент раскрутиться и разорвать сердце на маленькие кусочки.
– О, господи…
Он выронил из рук газету и резко отодвинул кресло, вскакивая на ноги: с фотографии на него смотрело внутреннее убранство бара, в котором Уилл провёл вчерашний вечер. Разбитые плафоны, разлившийся по столам алкоголь и испещрённые мелкими дырочками стены заставляли его сердце биться с удвоенной скоростью, взывая к себе на помощь чьи-нибудь сильные руки, что смогли бы сделать ему массаж и остудить бурлящую кровь.
Уильям слишком хорошо помнил льющееся через край веселье в этом баре.
И ему было больно видеть на фотографии тёмные пятна, усеявшие некогда светлый пёстрый ковёр, и чьи-то безжизненно выпавшие из-за барной стойки руки.
Он отшатнулся, нащупав за спиной ручку от двери, и резко нажал на неё, впуская в помещение свежий воздух. Радио противно шипело, ринувшийся в кабинет солнечный свет резал глаза отблесками в зеркалах, а Уилл слышал лишь шумящий в ушах прибой. Его взгляд нервно перебегал с брошенной на стол газеты на Даниэля, а губы безвольно открывались, как у выкинутой на берег рыбы. Ему не хватало кислорода, но он не мог сделать даже малейшего вдоха.
– Вот и я о том же, – голос Даниэля покрылся лёгкой дымкой молочного тумана, а движения были заторможенными и плавными, словно их прокручивал на плёнке засыпающий от прожитых лет старик. – Я как услышал, что ты заступил на дежурство, – тут же примчался посмотреть, нет ли в тебе лишних отверстий.
Слова хлёсткой пощёчиной обожгли Уилла, морской шум унёс резкий порыв ветра, и он быстро заморгал, непонимающе глядя на друга. Смысл сказанного доходил слишком медленно, и ему потребовалось несколько долгих и томительных мгновений, чтобы зацепиться взглядом за едкую и самодовольную улыбку на лице Даниэля, и, поджав губы, коротко бросить в ответ:
– Очень смешно.
Куэрво лишь беспечно пожал плечами, мол, «Что тут такого?», и развёл руками.
– Что? Мы живём в опасное время, знаешь ли! Никогда не знаешь, кто окажется следующим: я или ты.
– Скорее всего, ты, – холодно отозвался Уилл.
– Почему? Потому что я красивый?
– Нет, – заметно помрачнев, покачал головой Уилл. – Потому что твой брат водит сомнительные связи с сомнительными людьми. А это не лучшая гарантия того, что ты доживёшь до старости и увидишь внуков.
Уильям глубоко вздохнул и потёр переносицу. Пальцы несколько раз сжались в кулаки, и он подался вперёд, резким движением выключая надоедливое радио. Даниэль смерил Уилла удивлённым взглядом, а затем его брови поползли вверх, когда тот достал из кармана сигарету, пачку спичек и жестом пригласил его выйти на улицу.
Холодные ветра Чикаго остужали вспыхнувшие болезненным румянцем щеки Уильяма. Дверь яркой вспышкой захлопнулась за спиной Даниэля, старая металлическая решётка черной лестницы пронзительно заскрипела под тяжёлыми шагами мужчин, а перила опасно качнулись под резким порывом ветра.
Даниэль вытянул руку, намекая, что было бы неплохо позолотить ее хотя бы одной сигареткой: он не был поклонником пассивного курения, предпочитая активно убивать свои лёгкие никотином, алкоголем и педоскопами7.
– Ну-ну, Уилл, дружище. Никогда не зарекайся не водить сомнительных знакомств, потому что жизнь штука достаточно сложная.
