– Слушай, ты…. мужчина. Сейчас развернулся через левое плечо и пошёл приплясывающей походкой отсюда, пока девчонок не кликнула – Людмила для пущей убедительности, что не шутит, ступила к двери универмага.
– Извините Людмила, извините! У меня, просто сегодня день рождения, вот пришёл…
– Вот и ступай отсюда имениничек, и больше не появляйся!
Она отвернулась и взялась перетаскивать поддоны. Поддонов было с десяток, все они лежали недалеко от дверей, их требовалось сложить в углу друг на друга. Несложная работа для мужчины, но не для женщины. Чернышев молча наблюдал, как Людмила надсадно пыхтя, перевернула один поддон, взялась за второй.
– Давай помогу – он впервые обратился к ней на «ты». Это вырвалось непроизвольно, он почувствовал себя неловко. Людмила, тяжело отдуваясь, смахнула капельки пота со лба, полезла в карман фуфайки. В чёрных перчатках, словно насадки в руках рыбака, блеснули ключи. Она отворила одну створку:
– На опохмелку не проси, нет ничего.
– Да я так, от чистого сердца. К тому же я не с пустыми руками – он с торжествующим видом потряс увесистым пакетом.
– Давай проходи, только шустро, у нас, вообще-то, посторонним на территории находиться запрещено – про посторонних Людмила придумала на ходу, зачем, сама не знала, видимо, чтоб не прошенный знакомый не возомнил чего о себе, да с работой не затягивал.
Чернышев отложил в укромное место пакет, принялся за работу. Управился за пятнадцать минут. У неё бы заняло гораздо больше времени.
– Фу! Всё хозяюшка, принимай работу – он взял пакет, но покидать двор не торопился. Глуповатая улыбка не сходила с его лица.
– Да присядь, отдышись – спокойно проговорила Людмила. Они отошли в уже знакомый им угол, он, сминая робость, присел на деревянный ящик. Молчал, взглядывал, щурясь то на неё, то в синь неба. Воздух был стылый, по-зимнему колючий. Солнечные блики играючи прыгали по шершавым серым стенам пятиэтажек, слепо и весело били в окна, предвещая что-то хорошее, жизнеутверждающее. Расхрабрившиеся воробьи пулемётным чириканьем расклёвывали вялое течение утра.
Людмила закурила. Поймав на себе удивлённый взгляд, сделала вид, что молчаливые нотации, как и произнесённые вслух ей доводилось выслушивать, и причём, не раз, но ей наплевать. Она большая девочка, и отдаёт отчёт своим поступкам.
– А у тебя, что, правда, день рождения сегодня?
– Правда! Даже паспорт есть. Взял с собой, но по другому поводу. Показать?
– Не надо.
– Я купил вино. Хорошее. Предлагаю выпить немного – он вдруг замолчал, напряжённо взглядывая на неё. Ему подумалось, что ещё скажет слово, и «хозяйка» двора, заваленного мусором, прогонит его. Брыкину кто-то окликнул, опять, как тогда. Она потушила сигарету и негромко сказала: «Сейчас стаканы принесу»
– Да есть у меня стаканы! – негромко выкрикнул он ей вслед – У меня и орехи есть. Миндаль. Очень, говорят фуршетно и эстетично с вином. Долго ждать?
Она махнула на него рукой и засеменила к дверям. Уходила она, покачивая головой, будто ругала его про себя. Вернулась она не так скоро. Прошло где-то пятнадцать минут. Эти минуты для Чернышева явились сплошным мучением; в пакете лежала початая бутылка водки,– незадолго до встречи с ней выпил для храбрости – и он с трудом сдерживал себя, чтоб не отхлебнуть хоть немного. Вдруг она выйдет в ту самую минуту, когда он присосётся к горлышку, неловко будет, стыдно. Опять же запах может учуять. Ведь, учуяла как-то запах полчаса назад. Или догадалась. Нет, догадаться невозможно. Они знакомы-то…. Он принялся высчитывать, сколько они знакомы. Высчитал – три дня! Чернышев с удивлением поймал себя на мысли, что все эти три дня, что они не виделись, эта женщина будто была рядом с ним и он с ней, сам того не понимая, разговаривал.
