Направляясь на встречу, Гефт понимал всю шутовскую сущность этой панихиды. Он встретил людей, убеленных сединами, бывших офицеров царской армии, на их лицах была вежливая скорбь и сознание особой ответственности, возложенной на них историей. Особенно «прыгал в глаза» бывший подполковник Пустовойтов. В советской Одессе он служил дворником одного из коммунальных домов. Теперь господин Пустовойтов вылез как таракан из щели и расправил усы. Не один он, много их, таких же бывших…
Панихиду служили четыре священника во главе с настоятелем храма. Высоким, заливистым тенорком он тянул:
– …со святыми упокой, Христе, душу раба твоего… государя императора Николая Александровича, государыню Александру Федоровну, наследника цесаревича Алексея Николаевича, великих княжон Ольгу, Татьяну, Марию и Анастасию… Вечная им память…
И хор церковных певчих низкими испитыми голосами подхватил:
– Вечная память… Вечная память… Ве-е-ечна-ая па-а-мять!..
Александр Красноперов тронул его за руку. Они отошли немного в сторону, чтобы поговорить, не привлекая внимания.
– Как тебе нравится эта скорбь по царе-батюшке? – спросил его Красноперов. – Здесь весь цвет «Союза бывших офицеров царской армии», власовские подонки и, даже, деникинские контрразведчики в прошлом, теперь сотрудники сигуранцы и гестапо!.. Что, Николай, у тебя?
– Нужна до зарезу рация. Вся надежда на вас, «молодоженов».
– Должен тебя огорчить, рации нет.
– Как нет?! Я же сам видел…
– Приземлились, выкопали три ямы в меже, заросшей бурьяном, и закопали рацию, запасной комплект питания и оружие. Некоторое время спустя, это я позже узнал, крестьяне пололи кукурузу пропашными плугами и наткнулись на рацию. Потом на этом месте две недели была жандармская засада. Ездила за рацией Наталия, так еле унесла ноги.
– Что же вы думаете делать?
– Мы уже посылали за линию фронта одну женщину, но… перейти Буг ей не удалось, и она вернулась.
– Плохо. Если у вас появятся какие-нибудь возможности, дайте знать. Я ухожу.
Николай вышел из церкви, увидел на противоположной стороне улицы Юлю, перешел дорогу и ускорил шаг. У трамвайной остановки они расстались. Николай поехал в центр, слез на Вокзальной площади, пешком добрался до Дерибасовской и вдруг почти у ворот своего дома увидел Глашу Вагину.
– Что вы здесь делаете? – с беспокойством спросил он.
– Жду вас…
– Пройдите вперед, к спуску Кангуна!
Он осмотрелся, не заметив ничего подозрительного, пошел вперед и свернул за угол.
– Что случилось, Глаша? Откуда вы узнали мой адрес?
– Два дня назад я случайно встретила вас с Аркадием Дегтяревым.
– Дегтяревым? – удивился он, но фамилия показалась знакомой.
– Я подумала, что вам угрожает опасность, пошла за вами, видела, как вы вошли в этот дом…
– Постойте, Глаша, о какой опасности вы говорите?
– Вы шли с Дегтяревым, шутили и улыбались, а он работает в сигуранце…
– Откуда вам это известно?
– Аркадий вырос на Коблевской, в доме рядом со мной. Я хорошо помню его отца, профессора, его все знали на нашей улице, он был горбатый. Когда в тридцать третьем старик Дегтярев умер и гроб положили на дроги, Аркадий сел рядом и играл в кремешки на крышке гроба. Он всегда, еще мальчишкой, был злым и жестоким. Когда пришли оккупанты, Аркадий предал коммунистку Никитину и ее двух сыновей, беженцев из Львова, они жили в том же доме… У него руки в крови. Я увидела вас с Аркадием и подумала, что вы его не знаете, что надо вас предупредить.
