Так, погруженные каждый в свои мысли, и обмениваясь только очень короткими фразами по делу, они шли через болота долгую треть светового дня.
Стояла невыносимая, тяжелая жара, воздух казался похожим на бульон, такой же неподвижный, влажный и горячий от постоянных испарений с болот. Кроны деревьев, плотно закрывавшие небо, лишь немного пропускали свет и ветер, а лианы, напоминавшие своим видом толстых змей и висевшие то тут, то там, мешали путникам, загораживая единственно возможный путь. Под ногами постоянно чавкало, а о ровной поверхности Мила забыла почти сразу – извилистые корни причудливых деревьев, умудрявшихся не только выживать, но и буйно разрастаться во все стороны корявыми сучьями, покрытые пропитанным водою скользким мхом, то и дело лезли под ноги.
Было невыносимо тяжело дышать. Пот ручьями струился по лицу, и Мила, не вытерпев, сорвала с плеч плащ и в сердцах скомкала его, собираясь, по-видимому, зашвырнуть прочь.
Ингольв это увидел (глаза у него на затылке, что ли?) и коротко заметил:
– Я бы не советовал это делать.
– Но ведь жарко, – едва не простонала Мила.
– Ночью пожалеете об этом, если все же бросите плащ.
Слова снеррга6 – как бы не был Ингольв неразговорчив, а девушка все же вытянула из него, к какому именно племени горскунцев относит себя ее спаситель – заставили её задуматься. Закусив губу, она принялась накручивать плащ на шест – чтобы не мешал в руках. Более-менее получилось, и еще на какое-то время идти стало чуточку легче.
Дорога удручала однообразием, и вскоре мила потеряла счет времени.
Они несколько раз останавливались, чтобы выпить по глотку воды, один раз разделили между собой хлебную лепешку – все равно по такой духоте есть практически не хотелось. И снова шли, шли, шли… День клонился к вечеру – это заметил только Ингольв.
Мила же попросту едва волокла ноги, упрямо переступая вслед за провожатым и все сильнее налегая на свой шест. Ингольв, разумеется, все это видел, но здесь нигде нельзя было останавливаться, и он это знал. Поэтому просто шел, надеясь, что до куска земли потверже они дойдут раньше, чем девушка свалится окончательно. Оставалось, судя по все чаще попадающимся валежинам и кучам обломанных сучьев, не так уж и много.
– Здесь всегда такая жара? – жалобно-сердито спросила Мила, преодолев очередной завал гнилых веток.
– Только днём, я же сказал, – буркнул снеррг, собрался было добавить, что день уже заканчивается, и тут услышал вскрик позади себя.
Обернувшись в единый миг, он увидел, что Мила глубоко, едва ли не по шею, провалилась в трясину.
– Ай! Ингольв! – вскрикнула она снова, судорожно хватая воздух. От страха она выронила шест и лишь беспомощно пыталась ухватиться за ненадежную поверхность болота, начисто забыв, а то и никогда не знав, что каждое ее судорожное движение будет ухудшать положение, проталкивая все глубже в утробу трясины, полную грязной воды и сплетшихся болотных растений. Наемник отреагировал молниеносно – в один короткий прыжок перескочил на кочку, разделявшую их, и протянул Миле свой шест, она вцепилась в палку мертвой хваткой, и наемник смог её вытянуть на твердую тропу. Дрожа от пережитого ужаса, девушка, мокрая насквозь, беспомощно рухнула, не удержавшись даже на коленях. Наемник помог ей встать – не ползать же той на четвереньках, в самом деле.
– Нужно высушить одежду – покачал головой Ингольв, глядя на трясущуюся элфрэ, сидевшую у дерева и медленно приходящую в себя от шока. Удача еще, что им удалось найти островок плотной надежной земли для незапланированной остановки.
