– Это ты про тех, которые в людей перекидываются?
– А то! Думаю – м, а как сейчас поскинут шкуры, и окажутся средь них красотки с грудью, что белей молока и полной луны!
Грянул жизнерадостный хохот.
– Дальше что было? Превращались, а?
– Не дождался, – хмыкнул Ингольв, припал к кружке, полной густого темного эля, неспеша отер короткие усы и продолжил:
– Но именно поэтому мне гораздо больше нравятся тюлени, нежели волки! Даже если не превратятся во что красивое, но и к праотцам раньше срока не отправят! – и снеррги на пиру вновь громко засмеялись над шуткой Ингольва.
Только вот Айенгу-Волчицу, Хранительницу7 из младших, что прислал к людям сам Отец Онгшальд, эта выходка неизвестно почему ужасно возмутила, и она, буквально в считанные секунды потеряв голову от злости, поднялась и промолвила:
– Тебе не по вкусу волки? Трусливых тюленей им предпочитаешь? Ингольв Моурсон, ты – бесчестный и мелочный, у тебя никогда не было чести и никогда не будет, а таким, как ты, недостойно находиться не то, что в Фабгарде, даже за столом самого мелкого из ярлов севера! – голос Айенги стал низким и хриплым от ярости.
Слова ее тяжко упали в волны пиршественного шума, погасив их, как резкий выдох гасит пламя свечи. Все внезапно замолкли. Слова хранительницы рун оказались не пустым возмущением, а брошенное оскорбление – не простым традиционным ответом на безобидную, на первый взгляд, шутку. Обычной перебранкой на пиру тут уже и не пахло – такими оскорблениями не бросаются походя, как шутками про пивное брюхо или кривые руки. Ингольв, сверкнув глазами не менее бешено, чем Айенга, выхватил меч и рванулся в сторону волчицы. Собратья по оружию и сам Грамбольд дернулись следом, и, удерживая, повисли на нем, точно собаки на медведе. Волчица метнулась в туман и точно рассеялась в нем, Ингольв, ухитрившись вырваться, выбежал из чертога, абсолютно точно зная, куда надо идти. Следом за ним бросился Вильманг.
Он настиг его у дверей своего дома.
– Ингольв, остановись, это неразумно! – пытался он остановить разгоряченного друга
– Неразумно! Ха, неразумно!! И ты будешь мне это говорить? – кипел он. – Ты сам слышал, какими помоями полила меня эта псина, и законы Севера дают мне право бросить ей вызов!
– Она Хранитель!
– И тем более должна была следить за языком!
Всё это слышала Айенга, она была в комнате. Ингольв оглушил Вильманга, когда тот попытался скрутить товарища, и вошел в дом.
– Вот ты где, – прорычал он, заходя сбоку.
– Ингольв. В сторону, – отрывисто бросила волчица.
– Кровью заплатишь за свои слова! – выдохнул Ингольв и занес меч.
– Рр-Раст! – клацнула зубами волчица, и огненная волна ударила снеррга, окатита пламенем всю правую сторону тела, глубоко опалив плоть – Ингольв успел только рукой закрыться, так что голова не пострадала. Взрыв дикой боли буквально оглушил его.
– Прости, Инг! – успел услышать растерянный возглас снеррг, перед тем, как потерял сознание…
– Так, одна волчица, – буркнул снеррг, стряхнув воспоминания. Чуть кашлянул, и снова натянул кожаную рубаху, а поверх – и кольчугу.
– Волчица? Сожгла пол-тела? – изумилась Мила.
– Вы плохо знаете северную живность, принцесса, – сухо констатировал северянин, уселся прямо на землю и откинулся к дереву. – Переоденьтесь уже.
Девушка покрутила головой, зашла за кусты погуще, скинула мокрое и влезла в сорочку Ингольва. Рубаха северянина была ужасно велика ей, длиной и правда ровно как неплохое платье – ниже середины икр ног. Рукава пришлось закатать, ворот же – часто поправлять, чтобы рубаха не спадала с плеч. Мила пожалела не только о плаще, но и об утерянной с ним фибуле. Долго мучилась, потом подобрала веточку, проткнула ею ткань, закрутила вокруг травинкой и успокоилась. Ингольв тем временем развел костер и развесил над ним сырую одежду, а сапоги нацепил на рогульки из веток и пристроил те рядом с огнем – так, чтобы сохли, но не слишком быстро, иначе кожа может потрескаться, ссохнуться, пойти неровными вздутиями – и обувь станет непригодной. К счастью, моряцкие сапожки не слишком боялись воды, пусть и болотной.
