И Вильманг разочарованно поцокал языком на свою недогадливость. Впрочем, печаль эту он быстро отринул, начав рассказывать новую историю. На сей раз – как на утку охотился у озера.
Так, за разговорами, парни даже не заметили, как одолели обратный путь.
Последний ночной привал тоже прошел весело. Вильманг изрядно удивил Ингольва, выудив из припасов маленькую фляжку с медом. Из дому он ее не брал, это было абсолютно точно.
– Ты что, у медведей на оленину сменял? Или сразу у пчел? – изумился Ингольв.
– Не, лучше! Мне лесная дева кубок налила да флягу с собой дала!
– Ты это лучше остальным расскажи, как тебе древесные девы с озерницами косы чесали да меду наливали, дружище! – скептично сощурился Ингольв. – Откуда мед-то взял?
– Да так, встретил мужика одного, он и угостил, – смутился Вильманг.
– Не в вышитой шапке с лисьим мехом да красных ботинках случаем? – уточнил Ингольв, сам удивившись своему вопросу.
– Точно, а ты откуда знаешь? – изумлению друга не было предела.
– Да я тоже его встретил, – признался Ингольв. – Только он меня почти сразу прогнал. Дорогу разве показал, а потом молвит – иди-иди, давай, чего уши развесил! А тебя, ишь ты, медом угостил!
– Ну так я уже тебя угощу, так что не в накладе останешься! Потычь пока перепелок – что они там, готовы, нет? – неунывающий Вильманг подмигнул товарищу, и на сем тема незнакомца в лисьей шапке угасла. Говорить о нем может и хотелось, да отчего-то не получалось – как не получается смотреть ясно, когда в глаза попадает вода: точно так же мутной пеленой все затягивает. От воды тянет протереть глаза, проморгаться – и тут точно так же тянуло сменить тему. Ну, она сама собой и сменилась – меж делом ужин поспел.
В поселение Ингольв с Вильмангом вернулись вовсе не самыми последними, но и далеко не первыми. Айсвар и Грамбольд, встретившие парней, коротко поговорили сперва с каждым наедине, выслушали рассказ о дороге, одобрительно кивнули и отправили к прочим, прибывшим раньше и дожидавшимся приятелей в большом доме. Испытания были пройдены, и на осеннем празднике перелома года перед тингом их всех назовут взрослыми мужчинами, поднесут рог с медом, над каждым прочтут напутствие и ритуальную формулу вхождения в клан в качестве полноценного побега на родовом древе… потом будет пир. На пиру, захмелев не столько от питья, сколько от осознания того, что это один из самых важных дней в их жизни, юные воины расскажут уже всем, что именно они отыскали в своем путешествии. Все без исключения будут безбожно приукрашивать свои похождения.
Хакон и Олло в десятый раз перескажут, как отбивались от медведя, на которого Олло, по правде сказать, наткнулся, увлеченно собирая чернику, но эту деталь он умолчит. Об этом будут знать только старшие, что их встретили, да названый брат Хакон. Тот со смехом покажет в который раз, как вспрыгнул на загривок бурого, спасая друга, не менее браво отбивавшегося до появления подмоги.
Вильманг и вправду поведает о древесных девах, очарованных его красотой и силой, поивших его медом да так не желавших расставаться с юным воином, что косами они утирали слезы на прекрасных очах да подарили флейту ему напоследок. «Ну не рассказывать же всем, что сперва мне пол-ночи мерещился вредный дядька, пытавшийся спереть меч. А на утро встретил я его уже по-настоящему, сперва хотел обругать, да потом он мне дал флягу с медом и беседу повел о всяком, следопытскому ремеслу поучил, про людей в других странах порассказал, да и распрощался», – пояснил тот разве что Ингольву, тихо посмеивающемуся в кулак над этими байками.
