– Отражатели появились последними?
– Согласно хронике тех веков – да, документальное подтверждение новой ипостаси стоит на конец XIX века. Но я читал теорию, что поначалу отражателей могли принимать за материализаторов, которые слабо владели своим навыком – создавали только невидимую материю, а видимую создать не могли.
– Отражательные барьеры – это не материя, – поправила Ирвелин чересчур взыскательно.
– Да, Ирвелин, знаю. Я всего лишь передаю прочитанное.
Повисла пауза. Неуютно стало всем. Ирвелин уже хотела выдумать причину, по которой ей нужно было срочно уйти, но пока она выдумывала, дело в свои руки взял Август. Он скинул ноги со стола и выпрямил спину.
– Сегодня на светском четверге у нас новый гость! – объявил он, словно кто-то до сих пор мог не заметить Ирвелин. – Думаю, каждому из нас стоит рассказать немного о себе. Кто начнет? – Он закрутил головой, но остальные глядели на него без ожидаемого ажиотажа. – Значит, начну я.
Август Ческоль представился человеком незаурядным. Сам себя он называл беспечным путешественником. Вместо домашней жизни он сделал выбор в пользу ветреных улиц, случайных заработков и рассветов на влажных лужайках. Последние несколько лет Август посвятил путешествиям, странствуя по уголкам просторной Граффеории. Он ночевал в палатках, бродил среди нескончаемой листвы, пил из ближайшей колонки. На востоке Август облетал горы, на западе – сосновые леса; в обед он кружился над крапивным озером, а к ночи приземлялся у гостиницы приозерного Клекота. В жизни Августа редко выдавался случай, когда он мог спланировать свой день. Как правило, его день планирует себя сам и заранее ему ничего не сообщает: с наступлением утра Август просыпается и идет куда глаза глядят, а при случае, когда затылок глядит настойчивее, – разворачивается.
– Меня вырастили бабушка с дедушкой. Мы жили в горной деревушке, в Олоправдэле, все детство я провел там. Вокруг меня постоянно были Дюры, поля да упитанные коровы. Когда мне исполнилось одиннадцать, дедушка стал брать меня в небольшие поездки. К слову сказать, стремление к путешествиям у меня от него. Где они с бабушкой сейчас – не имею и малейшего представления. Наверное, плескаются где-нибудь в волнах лиссабонской ривьеры, бабушка давно хотела там побывать.
Жизнь Августа взволновала Ирвелин, страстного почитателя всякого вида историй.
– Ты путешествуешь в одиночестве? – спросила она.
Левитант задумался, почесывая свою русую шевелюру.
– Верного спутника у меня нет, это правда, однако сложно вообразить, с каким количеством граффов мне приходится знакомиться во время странствий. Скажу так: жаловаться на нехватку общения у меня причин нет. Я не одинок.
– У Августа такая насыщенная жизнь, что порой на светских четвергах мы с Филиппом кукуем вдвоем как два дурака, – проворчала Мира.
– За этим и гонка, госпожа Шаас. За непредсказуемостью. – В глазах Августа появился лукавый блеск. – Религия моего деда, которую он тщательно вложил в своего внука, такова: раз уж вышел прогуляться, ступай до соседнего города. – Август снова раскинул по сторонам руки. – Теперь твоя очередь, Мира.
Мирамис Шаас была не только взбалмошным граффом, но и талантливым флористом. «Это когда с цветами работают», – вставил лишний комментарий Август: Ирвелин знала, кто такие флористы.
Вся семья Миры – мать и свора племянников – жила в Прифьювурге, промышленном городе на севере Граффеории. В столицу Мира переехала три года назад, в канун Нового года, и с тех пор в ее жизни появились цветы.
