– Вместо нормальной квартиры у меня мастерская, там у меня вечный бардак. Приходится довольствоваться малым, раскошелиться на лавку на Скользком бульваре я пока не могу. Но это пока. – Она горделиво приподняла подбородок. – Сегодня, например, я всю ночь проработала в восточном саду, меня приняли в команду флористов по облагораживанию садов ко Дню Ола. Но большую часть времени работаю я одна. С этого года, правда, у меня появились две помощницы, близняшки. Они иногда выручают меня на крупных заказах, и обе безответно влюблены в Августа.
– Поэтому я редкий гость в твоей мастерской, – через стол подмигнул ей Август.
– Ты редкий гость в моей мастерской, потому что постоянно где-то летаешь.
На миг задумавшись, левитант отмахнулся:
– Твоя правда.
– По ипостаси я штурвал, – продолжала Мира. – Всегда мечтала быть иллюзионистом, но Белый аурум решил не в пользу моих желаний.
– Мира, имей в виду, – отозвался Филипп, – по результатам соцопроса наиболее удовлетворены своей жизнью именно штурвалы. И успешных штурвалов куда больше, чем иллюзионистов.
Блондинка только пожала плечами.
– Скажи это моей маме. Она постоянно твердит, что дар штурвала – для ленивых, – сказала она и, лежа на подушках, взмахом руки придвинула к себе сахарницу, а при следующем взмахе закинула один кубик себе в чашку.
– Твоя мама, разумеется, совсем не права, – наблюдая за ее действиями, съехидничал Август.
Ирвелин и не заметила, как с головой ушла в истории этих незнакомцев. Август раздражал уже меньше, а Мира, на удивление, представилась довольно деятельной и творческой персоной, однако нравилась ли она ей, Ирвелин пока не понимала. Филипп, как самый немногословный (за исключением Ирвелин), наблюдал за Мирой и Августом, как отец наблюдает за проказами своих детей – с участием и легкой иронией. Он с достоинством пил чай и лишь иногда вставлял свой краткий слог.
– Ирвелин, теперь ты. Скажи, почему вы решили уехать из Граффеории? – поинтересовался Август.
И тогда Ирвелин осознала, что уже давно никому и ничего о себе не рассказывала. Да и не знала она, что именно рассказывать. До сих пор ее жизнь была блеклой, как небо в пасмурную погоду, до тошноты упорядоченной и скучной. Вернулась она в Граффеорию лишь для того, чтобы снова вдохнуть полной грудью, почувствовать настоящую, свою жизнь, а не то подобие, что находилось в ее распоряжении последние тринадцать лет. Вопрос Августа она решила проигнорировать.
– С малых лет я играю на пианино. Не помню время, когда не играла. Мама даже однажды сказала, что клавиши – продолжение моих пальцев.
– А кто твои родители по ипостаси? – спросила Мира.
– Мама – левитант, а папа – материализатор. Он ученый. Когда мы жили в Граффеории, у него была своя маленькая лаборатория на Скользком бульваре, недалеко от «Эликсироварни Боуба».
– Почему все-таки вы уехали? – настаивал Август.
Ирвелин отвела взгляд к иллюзорному лесу и, поразмыслив немного, пояснила:
– Из-за папиной работы. Он должен был уехать, и мы уехали вместе с ним.
Ирвелин избегала их лиц и сидела для расслабленного человека слишком ровно. Август умолк, а Мира, вскочив с подушек, переметнулась на Филиппа.
– Пришло время для признаний, господин Кроунроул! – Филипп ответил ей немой полуулыбкой, и тогда Мира повернулась к Ирвелин: – Видишь ли, Ирвелин, уже три года я общаюсь с этим чопорным брюнетом, а чем он занимается на своей работе – до сих пор не знаю.
