– Со Славой то?
– Точно! Слава-Боксёр…
– Я удивлён, что ты знаешь!
– Я, Тимоха, всё равно что дедушка-летописец – все истории этой улицы здесь, в моей голове, – Леший сказал это без намека на шутку, голос звенел холодной сталью, потом, словно переключил радиоволну, снова продолжил прежним веселым тоном, – ты же его тогда уработал по полной, я видел его после. А ведь Боксёром его прозвали не просто так, да и старше тебя он был… Я ведь тогда начал присматриваться к тебе.
– В смысле "присматриваться"? – опешил Тимофей, – ты мне предъявить что-то хотел или…
– Или, – на этот раз железо лязгнуло со всей тяжестью, – если бы я хотел предъявить, я бы предъявил. Я мог это тогда могу и теперь. Помнишь, у тебя на даче Карета с тобой разговаривал? По моей просьбе.
Всю дорогу от следователя до дома Тимофей вспоминал мрачные картины из прошлого, к которому, однако, испытывал нежность, трепет и даже благодарность. Он не задавался вопросом: почему нечто неприглядное и постыдное вызывает в нём столько приятных чувств – но теперь ответ пришёл раньше вопроса – это было Его Время. Не просто время, когда он жил и взрослел, а время, когда он был на пике силы, важности, популярности. Его влияние было столь сильным, что даже Леший, уже тогда один из старших района, следил за ним и помнит до сих пор. Причём помнит даже то, что сам Тимофей уже забыл. Ему понадобилось несколько секунд чтобы вспомнить – кто такой Карета. Был слух, что тот уехал из города – Тимофей даже не стал проверять и уточнять информацию, настолько необязательным стал этот человек. Но сейчас вспышкой вспомнился тот вечер на даче, о котором говорит Леший. День рождение Кареты отмечали на даче родителей Тимофея. Толпа подростков, куча пластиковых бутылок пива в два с половиной литра; девочки готовят закуски. Карета, как и большая часть пацанов на вечеринке, был из команды Лешего, но тем не менее Тимоха был своим на вечеринке. Однако Тимофей держал ухо востро и не позволял себе много пить, чтобы "криво не въехать", то есть не дать повода для конфликта. Зато пока все напивались до бессознательного состояния, он, бодрый и весёлый, очаровал, а потом и провел время наедине с девочкой из параллельного класса. Карета встретил его, когда Тимофей выходил из спальни. Тогда-то и состоялся разговор, о котором сейчас упомянул Леший: Карета пытался перетянуть его в их команду. В целом в этом нет ничего необычного, такие перебежчики встречались и там и тут. Но это было не по дружеской инициативе Кареты, а по приказу старшего, а старшие редко заморачивались с молодняком.
– Надо было самому предложить, я бы может и не отказался. Я всегда относился к тебе с уважением.
– А если бы отказался? Ты же знаешь, я отказов принимать не умею. Запомню и припомню.
– Так-то да, – пожал плечами Тимофей, – твоя правда.
– Слушай, у меня к тебе дело есть. Заметь, Тимоха, на этот раз я лично к тебе обращаюсь…
"И помни, отказов я принимать не умею", – закончил Тимофей предложение за Лешего. Тимофей поднял голову и глянул в окно своей квартиры. Ему не хотелось, чтобы жена видела, с кем он разговаривает, и она не смотрела. Леший долго начинал, прежде чем перейти к сути разговора, но теперь вот оно.
– У тебя же все еще есть дача. Нужно бы дать отлежаться там человечку одному. Мне один мент шепнул, что им один следователь интересуется. И от греха подальше его бы спрятать.
