Повесть о самурае - страница 21



И наверное, потому он сумел научить меня, неблагодарного леворукого мальчишку, держать кисти и палочки для еды в правой руке. Из сострадания.

– Твоя обычная, общепринятая техника должна быть крайне банальна, обычна, без искры. Это ножны для твоего подлинного меча. Одна техника, один удар, безупречная и неотвратимая, как падение молнии. Тренируйся каждый день и час. Через десять лет никто не сможет превзойти тебя в этом.

* * *

Довольно долго я полагал, что Мацуда живет рядом с нами, потому что учит меня уму-разуму, ну, в те времена я был очень юн, а кто из молодых не видит себя в пупе мира?

Но, пожалуй, история с рисовым вором заставила меня впервые задуматься.

В наших скудных местах урожай собирали не в каждый сезон, как на благодатных рисовых долинах вокруг озера Бива. И осень того года выдалась скуднее, чем другие.

Мой дед стоял перед сложенной посреди огромного амбара пирамидой рисовых мешков, занимавшей едва ли пятую его часть, и молчал.

– Слишком холодно для риса, слишком сыро для ржи, –  мрачно сказал он наконец. –  Бывало, в жирные времена мешки с рисом заполняли наш амбар до самой кровли, а теперь? Четверть мешков заберут в княжеский замок, десятую часть – в Эдо, десять – на семена, еще пару мешков съедят мыши. А что будем есть мы?

Княжеский оброк в тот год по нашей скудости отправили раньше обычного, тем же днем дед раздал пайки, и амбар опустел, и под соломенной крышей свистел холодный ветер. А уже через пару дней кумушки шептались, что стонет в амбаре голодный дух огромного бурого барсука, которого принято было задобрить мешком-другим зерна, а в этом году праздника-то, считай, не было…

Слухи ширились, люди обходили амбар стороной, дети рыдали ночами. Терпеть подобное было, конечно, совершенно невозможно.

Мой дед послал к амбару меня. Дело было поздним холодным вечером, но делать было нечего, глава рода дал мне поручение, и, крепко подпоясавшись, я вышел к амбару. Еще издали я услышал нечеловеческий стон внутри амбара и бежал оттуда не чуя ног.

– Пригласи своего учителя, –  хмуро произнес дед, выслушав мой сбивчивый рассказ. –  Пусть разберется. Сегодня же.

Я застал Мацуда в святилище сидящим перед огоньком лучины, коротким ножом он уже настругал из полешка еще пучок таких же лучинок.

Слушая меня, он вложил нож в короткие ножны и сунул их в рукав, поднялся, коротко бросил:

– Возьми свой меч.

И я последовал за ним, вооружившись своим школьным деревянным мечом.

Около амбара Мацуда остановился, слушая в стылой темноте потусторонние вопли, затем усмехнулся, прошел к воротам амбара и, громко постучав в них ножнами ножа, громко выкрикнул:

– А ну, кто там? Отзовись.

– Помогите… –  раздался в ответ рыдающий стон.

Мацуда скинул с ворот соломенную петлю и распахнул створку. Внутри было хоть глаз выколи, ничего не видно. Я вступил туда, трепеща, вслед за учителем, подняв меч, ожидая чего угодно, даже летающих отрубленных голов.

Мацуда пропал в темноте, оставив меня стоять у ворот в слабом свете с улицы.

А потом в темноте раздался его хохот, напугавший меня больше, чем могла бы летающая отрубленная голова.

Мацуда вышел к свету, утирая с глаз слезы.

– Зови молодежь, –  всхлипывая от смеха, бросил он. –  Пусть волокуши прихватят.

И залился хохотом дальше.

В те времена, как и сейчас принято, молодежь вроде нас по вечерам собиралась вместе в «гуми» и обходила околицы села, поглядывая за каким непорядком. Я не имел возможности там появляться, поскольку все мое время принадлежало учителю, и верховодил там мой младший двоюродный брат и все та же троица его вассалов-погодок.