– Хорошо, Андрюха. Все, я пошел. Делаем.
Андрей посмотрел на часы. Было 6 утра 15 минут 24 июня 1941 года. Скоро приедут наши.
Где-то через полчаса прибежал Паша и доложил, что дерево завалено и табличка «Мины» установлена.
– Отлично, ждем колонну, – ответил Андрей.
Потом подумал и сказал:
– Паш, ты не обижайся, но я тебя свяжу, чтобы они видели, что ты пленный, и не стали сразу стрелять в нас.
– Хорошо, как скажешь, – ответил Павел.
Андрей связал руки Павлу за спиной.
– Я буду стоять, а ты сиди на земле. Как они подъедут, я постараюсь все объяснить генералу.
Через несколько минут послышался гул мотора, и на поляну въехала черная легковая «эмка», а за ней – полуторка, покрытая тентом. Андрей с перевязанной рукой стоял в полный рост посреди поляны, опираясь на немецкий пулемет, как на костыль.
Рядом с ним сидел «пленный» Павел, а по всей поляне были разбросаны трупы немцев.
«Эмка» резко остановилась.
Из нее выскочил старшина и майор в форме НКВД.
Майор вдруг выстрелил в Андрея, но не попал, и закричал:
– Брось оружие, сволочь фашистская!
Андрей громким голосом закричал:
– Не стреляйте! Я летчик, лейтенант Андрей Громов! Мне надо поговорить с генералом!
Майор НКВД заверещал:
– Это засада! – и попытался прицелиться, чтобы выстрелить снова в Андрея.
В этот миг дверь «эмки» резко открылась, и из нее вышел генерал Крутов в распахнутой шинели.
– Отставить, майор! – рявкнул он. – Что тут вообще произошло? – с удивлением в голосе сказал генерал и направился к Андрею.
За ним шли старшина и майор НКВД.
Подойдя к Андрею, генерал посмотрел на мертвых фашистов, лежащих вокруг, и сказал, улыбнувшись:
– Ну, не слабо ты тут немчуры накосил! Рассказывай, лейтенант Громов, это ты их всех убил?
– Так точно, товарищ генерал, – ответил Андрей.
– Всех их ты один? – с недоверием в голосе спросил генерал.
– Ну, почти один, – ответил Андрей и вдруг… упал на землю.
– Что с ним? Ну-ка, посмотрите, что с ним, – скомандовал генерал.
Старшина наклонился над Андреем, проверил пульс на горле, осмотрел его и увидел, что из наспех перевязанной ноги Андрея течет кровь.
– Потерял сознание, товарищ генерал, – доложил старшина. – Он в ногу ранен, потерял много крови, но жить будет.
– Так, лейтенанта привести в чувства, пленного – под охрану. Проверьте все трупы, может, кто-то раненый есть. И сделаем тут привал, поедим и двинемся дальше, – скомандовал генерал.
Андрея перевязали, и он, ковыляя, подошел к генералу, который в это время смотрел карту с майором НКВД и что-то обсуждал.
– Товарищ генерал, разрешите обратиться! – твердым, но почтительным голосом произнес Андрей.
– Ну, проходи, герой, присаживайся, – сказал генерал, указывая на толстое поваленное бревно, на котором он сидел сам. – Как твоя нога? – спросил он.
Его голос звучал спокойно, но в нем чувствовалась стальная уверенность человека, прошедшего через множество испытаний.
– Все в порядке, жить буду, – ответил Андрей, и, прихрамывая и опираясь на палку, подошел и присел рядом с генералом.
Генерал, словно старый дуб, крепкий и непоколебимый, внимательно смотрел на него.
– Я воюю уже скоро тридцать лет, – начал генерал, его голос был хриплым, – и не видел никогда, как один солдат, ну или офицер, – заулыбался он, – вот так в бою положил почти взвод противника. Ты, Андрей, герой и молодец, – продолжил генерал. – В первую империалистическую тебя бы за такой бой определенно наградили бы Георгиевским крестом! – о чем-то своем задумавшись, сказал генерал.
