Повесть Января - страница 11

С того момента сны стали моим убежищем. Спать я ложился с удовольствием. Дневное существование, отравленное упреками, угрозами, принуждением, страхом и вынужденным враньем, прекращалось, как только голова касалась подушки. Тут я был всемогущ. Я творил чудеса. Встречал прекрасных женщин. Мог их раздеть, и им это нравилось. Фантазии почти никогда не шли дальше объятий и поцелуев. Эйфория любви захватывала меня целиком, и потом, проснувшись, я еще долго носил в себе ощущение счастья.

Но иногда бывал просто секс – увидел и тут же схватился за грудь – никто и не возражал.

Папа работал на том же стадионе, что и я. Вернее будет сказать, отец взял меня к себе, чтобы на деле доказать, что работать художником совсем не так здорово, как мне казалось. «Вот, – говорил он, – посмотри на тетю Валю. Она художник. И друзья к ней приходят тоже художники. Все они пьющие и низкооплачиваемые».

Соседка тетя Валя и правда работала в автопарке художником. Она писала объявления, рисовала газеты и реставрировала надписи на автобусах. Друзья приходили к ней всегда с удовольствием, и тому была пара причин: во-первых, она прекрасно готовила, а во-вторых, была незамужней.

Когда же художники после нескольких рюмок отлучались с сигаретой к окошку, маленький Олег втихую накидывал рюмку-другую вина или пива, а то и покрепче чего. Но разговор сейчас не о нем… Папа говорил: «Нужно выучиться на нормального администратора, и тогда сможешь работать где угодно! А вечером бери и рисуй! Кто мешает?! Это будет твое хобби». Сам папа в юности неплохо рисовал, но я почему-то ни разу не видел его за мольбертом. Вечерами он смотрел в телевизоре все, что показывали, а выходные проводил в гараже, регулируя клапана и прочие штуки автомобилям соседей.

Я пришел к отцу в кабинет и после обычных церемоний «как дела, как мама; хорошо, как дочка» сказал, что собираюсь на учебу в Москву. Папа сказал, что он против. Добавил, что он уже договорился с кем-то насчет меня, и там уже ждут, когда я приду к ним учиться. Я сказал, что уеду в любом случае, и быстро вышел из кабинета, чтобы не разволноваться у него на глазах.

Разговор с мамой оказался еще интересней. Тут же присутствовала и тетушка Лиля, так что против меня разом выступили объединенные силы сестер. Доводы сыпались на меня один страшнее другого.

«О, ужас, – говорили они и вскидывали руки. – Зачем? Куда? К кому? Папа ведь уже всё устроил! Он договорился! Он поможет! Он поддержит! Зачем тебе мультики? Ты там сопьёшься? Где ты будешь жить? Кто тебя будет кормить?» И так бесконечно, не слушая доводы, повторяя и повторяя одно и то же. Так что, взбесившись, я хлопнул размашисто дверью и пошел просто в даль… просто подальше от шума.

Не в первый раз уже такая история:

Когда после восьмого класса меня не взяли в девятый, потому что учился плохо и хулиганил, я решил пойти в художественное училище. Лет с одиннадцати я занимался в хорошей художественной студии – ездил на автобусе довольно далеко – минут за сорок. Туда я пошел следом за двоюродной сестрой.

Там не надо было платить за учебу, но желающих было немало, и для поступления нужно было выдержать конкурс, проводившийся в первое воскресенье каждого сентября. Приемная комиссия вся состояла из учащихся – из детей. Они рассматривали принесенные абитуриентами работы и отбирали в студию тех ребят, которые им нравились. Я готовился целое лето. Подготовил тяжелую папку рисунков. Многое срисовал с почтовых марок – у меня была большая коллекция, начало которой заложил мамин двоюродный брат – мой дядя Гена. Он не был филателистом, но короткое время работал в милиции. Уличная торговля всегда была вне закона. Неважно даже, кто и чем торговал, милиция гоняла всех. Не знаю конкретных подробностей, но первые три альбома с марками мне принес он. И были они «конфискованные» – странное слово, которого я тогда еще не понимал.