Повесть Января - страница 17

«Привет, Красавица! – это был её Дядя. – Да ты с кавалером! – Он смерил меня взглядом. – А чего же мелкого такого принесла? На всех может и не хватить. Может сразу съедим, а? И никому не скажем?»

Дядя подмигнул мне единственным глазом, будто сговариваясь о том, чтобы я тоже не проболтался.

Представьте себе долговязого морского кочегара в дырявой тельняшке и с повязкой на правом глазу, и мне не придется описывать этого Дядю.

– Всё бы тебе шутить, – сказала Лиса, – знакомься, это Январь.

Дядя заржал.

– А Февраль где же? Или они с Мартом позже подойдут?

«Опять двадцать пять! – я стиснул зубы. – Почему всем приходит на ум именно эта шутка?»

– Дядя! – с укором и требовательно сказала Лиса.

– Просто Дядя, – протянув мне шершавую ладонь, представился кочегар. – Ладно, пойдёмте, пока никто не заметил. Сегодня Пингвин дежурит, гнусное животное, честно говоря. Я, чтобы вас подобрать, такого ему наплёл – кран коллектора, говорю, засорился, оттого, мол, и дроссель со шпангоутом перепутались. Все равно он в этом деле ни чёрта не понимает, зато покричать, руками помахать – это он не упустит. Скоро прибежит. Надо вас спрятать. Хорошо еще, что мостик неблизко, не то давно б уже здесь кудахтал.

Прошли большую, тускло освещённую жёлтыми лампами залу. Под ногами гулко дрожало железо. Так, наверное, мог бы выглядеть машинный зал огромного парохода, может быть, даже «Титаника». По обе стороны вращались маховики, гоняя громадные поршни. Всё шипело, свистело и ухало.

Дядя привёл нас в свою кочегарку. «Сидите пока здесь, Пингвин сюда и не сунется. А будет жарко, представьте, что прохладно!» – Дядя снова заржал и закрыл дверь на засов.

Вскоре послышалось булькающее кудахтанье Пингвина, причём, Пингвин кудахтал что-то непонятное, а Дядя отвечал ему на чистом русском языке:

– Буль-буль-буль!

– А я вам давно говорил, надо профилактику делать!

– Буль-буль-буль-буль-буль!

– Что я – Магистрат, чтобы обо всем помнить?!

– Буль-буль-буль-буль-буль-буль-буль!

– Я тут, между прочим, один на две сотни штуцеров, у меня, может быть, все болты текут, руль на поворотах клинит и маковой росины с утра…

Пингвин булькнул что-то ещё, но уже не так уверенно, и Дядя тоже смягчился:

– Успеем, успеем! У меня ещё пара поленьев припасена, сухих, сэкономленных. До рассвета будем на месте.

Пингвин удалился, а Дядя вернулся к нам.

– Ну, как вы тут? Зажарились?

Дядя открыл топку, бросил туда пару кривых деревяшек и быстро захлопнул дверцу, скрипнув засовом. Но мне показалось, что взвизгнули эти поленья.

– А чем это вы топите? – спросил я его.

– Грешниками! – ответил он, и на лицо ему упали красные отсветы.

– Какими грешниками?! – опешил я.

– Первосортными! Отъявленными! Так горят – залюбуешься! Надолго хватает!

Дядя весело посмотрел на меня единственным глазом. Отсмеялся, присел и заговорил уже ласково:

– А с Лиской у тебя серьёзно или так – шуры-муры?

Дядя перестал улыбаться, и мне сделалось нехорошо.

– Серьёзно, – выдохнул я.

– Любовь у нас, Дядя! – сказала Лиса. – Разве не заметно?

– Ну если любовь, тогда ладно! Иначе смотри у меня! – погрозил он Лисе. – По заднице надаю, а кавалера этого твоего отправлю в жаркие страны!

Он стукнул костяшками пальцев по заслонке в печи и расхохотался так жутко, что мне захотелось на воздух.

«Боже мой, – подумал я. – Куда я еду?! Ведь можно же было удержать Лису дома; уговорить, убедить как-нибудь. Там всё так уютно, привычно. Там пингвины не правят летающими крейсерами, и жуткие дяди не хохочут, как ненормальные, и поленья в печах не визжат и не корчатся, да и нет никаких ни печей, ни поленьев. Центральное отопление, газ – голубое топливо.