Редакторше я ответила как будущий честный журналист всё, что знала, но без собственной оценки, только факт – да, возможно, это было, но я ничего не знаю. И о красной паприке для глаз я услышала только что от неё. На мгновение я зажмурила глаза, как от жжения, но более никаких эмоций.
Меня манила журналистика, при чём здесь был Джоджр с наперченными глазами и роковая Марина со своей зверской манерой мщения?!
После столь незаинтересованного отношения к нашумевшим городским историям мне было отказано в работе в редакции.
Всю последующую жизнь эта партдама будет чинить мне зло по непонятным причинам, вероятно, по моему невезению, что я вообще была знакома с Джоджром.
Много лет спустя, когда я спешила к юбилею А.С. Пушкина подарить моей родине версию кровного родства поэта с аланами, она более года препятствовала её публикации, пока не вмешался тот самый Серый, боец-с-Турханы.
Он больше не хромал, не употреблял слово «добре», а стал уникальным по своей сути обкомовцем, который остался навечно предан друзьям детства, юности и нашим идеалам.
Потом партдаму с позором выкинули из той самой газеты, куда она закрыла мне вход, восставшие против неё молодые журналисты.
А я волею судьбы, наоборот, стала работать на родине главным редактором газеты старейшин, решительно и бесповоротно объединившей север и юг Алании.
К тому времени я буду иметь свой собственный опыт познания, что любая подлость рано или поздно, но непременно будет наказана. Я наблюдала это собственными глазами и могла говорить уверенно. Сложнее было с такими людьми, как Джоджр.
Кто он был и каков? Никто не называл его мягким именем – Александр, все предпочитали обжигать и обдирать свой язык, употребляя фамилию – Джоджров, сократив её до прозвища. Возможно, это и подсказало подсознанию Марины выбрать для мести оружие жгучее, выжигающее.
Но тогда, в юности, для меня главным было то, что меня впервые обманули. Не как Марину – в личных взаимоотношениях. Меня предали – моё будущее, мои идеалы, мою любовь к профессии.
Джоджр, королевский отпрыск, стал корреспондентом Агентства печати «Новости» у себя на юге.
А моим прибежищем должна была стать первозданно дикая провинция Дзинага, где такой, как я, зимой в горах нужно было суметь выжить.
VI
Мы ехали с братом, который отвозил меня к месту добровольной ссылки.
Ни наши родители, ни он ничего не понимали. Первые сходили с ума от беспокойства, второй был удручён моим самопожертвованием ради этого назначения.
Почему и зачем, если я все уши прожужжала про литературу, если в Москве меня ждали маститые преподаватели поэтического мастерства?
Поэт Сергей Наровчатов посвятил мне в Литературном институте двухчасовой семинар, на котором я читала мои стихи, а потом он сказал своим студентам: «Понимаете, этой девочке нужна Москва, нужны все вы!»
Так что же со мной случилось?
Мама была безутешна:
– В Дзинаге должны преподавать люди серьёзные, привыкшие к горным условиям. Ты обязательно опозоришься и опозоришь нас! Ты осенью замёрзнешь прямо на улице, как осенний цыплёнок. Ты ещё не человек, только вздор и романтика!
– Глупая ты, лучше бы я тебя отпустила в Москву! – причитала она.
Папа молча курил, потому что они воспитывали меня так, что если во время колхозного сезона я появлялась у них в курортном городе Кисловодске, где в центре города была богатая старинная библиотека с читальным залом, а рядом в кондитерской – роскошное огромное безе, они сразу же возвращали меня в колхоз. Что всем, то и тебе, не имей привычки убегать от трудностей!
