Шинкаренко кивнул.
– Учти, мой друг-товарищ, хотя ты и без меня это знаешь, тебе на пятки наступает Федя Кудряков, смотри, обойдет, он парень способный и не из ленивых.
– Знаю Олег, знаю. Я уже начал пахать, как негр.
– Давай паши, переезжай в профессорский кабинет и паши.
– Ты же только говорил о плохих приметах. Пахать буду здесь, пока сорок дней со дня смерти шефа не пройдет, и трогать в его кабинете ничего не буду, хотя его научное наследие разобрать бы надо, разложить все по полочкам и продолжить намеченные им исследования.
– Продолжите. Коллектив у вас работоспособный, умный. Удачи вам. Бывай, друг мой.
Сорок дней пролетели быстро, хотя в клинике был траур, медсестры все время ходили со слезами на глазах, каждый угол напоминал им об Александре Андреевиче. Доктора тоже чувствовали, что нет уже той каменной стены, на которую в случае чего можно было опереться, нет того мощного локомотива, который неустанно тащил всех вперед.
Шинкаренко старался изо всех сил копировать покойного шефа, был строг, придирчив, пытался держать коллектив в кулаке. На утренних планерках устраивал обсуждения предоперационных заключений, требовал от врачей знаний многих методов оперативных вмешательств и споров с собой не допускал.
Вскоре к новому начальнику зашел Александр Сергеевич Птицын и прямо, без обиняков начал разговор:
– Виталий Карпович, ты был не прав на сегодняшней утренней конференции, зря Шишкова обидел. Парень говорил о методе Литмана, это новая венгерская методика, недавно в журнале опубликована. Ты что не читал?
В воздухе долго висела пауза.
– Читал не читал, какая разница. Ты что считаешь, этот сопляк больше меня знает?
– Ну, больше тебя вряд ли, если брать в общем, но по данному вопросу больше, раз ты не читал.
Виталий хотел вспылить, но сдержал себя.
– Спасибо, Саша, что зашел и сказал. Извини, дел у меня сейчас выше крыши, архив шефа разбираю.
– Желаю удачи. – Птицын аккуратно закрыл за собой дверь.
Вот тут-то Шинкаренко дал ход эмоциям, он ходил по кабинету, мысли лихорадочно кружились в голове: «Ишь, нашелся хлюст! Защитник сопляков! Да этому Шишкову еще учиться и учиться, а он лезет, как прыщ на заднице. Надо бы приостановить это воспаление. А Птицын?! Любимчик шефа, правозащитник долбанный, с ним надо что-то делать, а то так и будет постоянно указывать. Он что себя равным со мной считает? Кишка тонка! Надо присмотреться, кто еще такой же, и отправить этих птичек на свободу, пусть полетают в другом месте».
Свою диссертацию Виталий не открывал два месяца. Решил так: «Наведу порядок, рассажу все по своим шесткам, зажму в кулак, тогда и за научную работу браться можно. Шинкаренко всегда искал возможность увильнуть от науки, заниматься ею ему было противно, он всегда искал оправдания своему научному застою.
Как-то под вечер к новому шефу заглянул Фимкин, светясь верноподданической улыбкой.
– Знаете ли вы, Виталий Карпович, что Кудрякову назначили дату апробации докторской?
– Слышал уже. Ну и что? У нас с тобой нет способов это остановить или хотя бы притормозить.
– А если есть?
– Есть, так выкладывай.
– Выложу. Жалоба! Нужна жалоба в высшую аттестационную комиссию.
– Жалоба, товарищ Фимкин, это мерзко, хотя и эффективно. Однако что мы в ней напишем.
– А это обдумать нужно. Например, можно написать, что исследования выдуманы, взяты из воздуха, а больных таких вообще не было или были, оперировались, но потом не обследовались, отдаленных результатов нет.
