Витя считал, что ему повезло с соседями. В коммуналке, в одну из комнат которой его поселили от школы, две другие комнаты занимала Татьяна с трехлетним сынишкой Вадиком. Иногда к ней наведывался бывший муж, с которым она не хотела даже разговаривать и после часа общения отца с сынишкой, вытуривала его. Полгода назад вернулся ее старший брат Валера. Он собирался жениться на красавице Инне, с которой познакомился, приехав с вахты в Сибири. Иногда у них что-то не ладилось, и тогда Валера оставался ночевать у сестры. Они были похожи друг на друга: оба широкоскулые, светловолосые. Татьяна обладала волшебным мягким голосом и такими же мягкими руками. Работала медсестрой в городской больнице. Лицо Валеры смягчала русая бородка, которая вместе с усами и пышной вьющейся шевелюрой создавала образ путешественника, но работал Валера на стройке бригадиром.
На таких посиделках всегда верховодил Валера, перебить его можно было лишь ненадолго. Информация лилась как из рога изобилия, причем громким голосом, натренированным на стройках в разную погоду и в разное время года. Лекция начиналась после второй или даже первой рюмки.
– Вот ты говоришь, запеленали, мол, тебя, будто свободы лишили. А ты представь ситуацию с другой стороны. Я бригадир, в Сибири прорабом на последней стройке. Ты думаешь, что если я начальник, то свободен? Как бы ни так. Я спеленат, как ты сейчас, только не бинтами, а разными нормами, стандартами, правилами. А взаимоотношения с подчиненными, с начальством?
– Понятно все. Я согласен абсолютно, – встрял Витя, но Валера легко заглушил попытку выразить учительское мнение на понятие свободы. Он знал, что спорить и тем более обижаться на Валеру не стоит. Тот действительно много поездил и много повидал. Слушать его всегда интересно, но когда тебя лишают слова, а тебе есть что сказать, и хочется сказать, ты быстро устаешь от громкого голоса, какие бы примеры и доводы он не приводил.
Больше всего Валера любил рассказывать о работе. По его рассказам как наяву можно было представить всю строительную площадку от внутреннего устройства бытовки до стройматериалов, оставшихся лежать под открытым небом на крыше строящегося дома.
– Вот ты никогда не догадаешься, какой последний объект мы строили в Сибири! Между прочим, он оказался и самым трудным. Представь себе, тюрьма, особый объект, – хрустя посоленной луковицей, убавил звук Валера.
– Пойми, мы-то все время строили гражданские объекты, а здесь оказалось все по-другому: и двери, и окна, и туалеты, и душевые, и коридоры. Решетки везде. Представь, на окнах – по четыре решетки, и каждая имеет свое назначение, характеристики, ну и название, само собой. А прикинь, что ты сидишь в этой камере! Жуть! С мухами разговаривал бы, стены вычитывал бы, неровности всякие, трещинки. А начальник тюрьмы, представь, говорит, мол, что некоторые сидят, и для них большей свободы не надо.
Валера сделал паузу, выпили, и снова, не дав слова товарищу, продолжил: «Прикинь, этот начальник и сам привык: в кабинете окна с решетками, во всех помещениях с решетками. Прихожу, говорит, домой, а мне неуютно, заснуть не могу – решеток нет на окнах.
А ты говоришь, запеленали твою свободу. Ты уже не помнишь, как тебя пеленали, ручонками двинуть нельзя было. Твоя свобода тогда заключалась в том, чтобы титьку мамкину губами поймать и в пеленки а-а сделать. Хватало? Хватало тебе свободы?»
