Читать онлайн Якушева Александровна - Поворот в сторону перекрестка

Глава 1. Пробуждение

Даже сквозь закрытые веки я чувствовал назойливый свет неоновых ламп едва уловимо потрескивающих и источаемых слабое тепло. Ощущение было сродни тому, когда приходишь утром в себя в постели после бурной бессонной ночи кутежа с друзьями и ящиком дешевого алкоголя, иной раз оказывающегося единственной платой за отыгранный концерт в совершенно непредназначенном для этого месте, и пытаешься понять, где ты. Однако в этот раз все было совсем по-другому, и истинную причину своего разбитого состояния мне только предстояло узнать.

Вобрав с шумом в легкие воздух, я резко распахнул глаза, словно выныривая из ледяной воды, принявшей тело в свои холодные объятия. Ничего из увиденного мной не казалось знакомым, но очевидно давало понять, где я нахожусь. Небольшая больничная палата со светлыми стенами, мониторами возле моей кровати с высокими железными бортиками и чистой хрустящей постелью навечно пропитанной лекарствами, недвусмысленно намекали, что мое положение не столь уж безрадостно, как могло бы быть даже после самой отвязной ночи веселья.

Я попытался встать, но острая боль, пронзившая левый бок, заставила отказаться от этой затеи, и я тихо вернулся в то же положение, в котором и пребывал. Пока пульсирующий нервный поток проносился меж ребер, ослабевая свою силу, я ни о чем не способен был размышлять, но стоило ноющей боли утихнуть, как в голове тут же зашевелились сбивчивые и несвязные мысли. Правда воспоминания о случившемся напрочь растворились в сознании не оставляя даже клочка, даже крошечной нити, чтобы хоть с чего-то начать пробуждать свой разум.

Вчерашний день представлялся туманным. Я помнил, как играл со своей группой долгие часы напролет, как закончилась репетиция, и все разбрелись по своим делам. И я тоже собрался куда-то пойти, но стоило только попытаться вспомнить то место, в которое планировал отправиться, в голове тут же возникала непроглядная темнота, и она едва ли не сильнее причиняла страдания своим властным забвением, чем неприятная пульсирующая боль в грудной клетке.

Отогнув край тонкой простыни, закрывавшей тело до плеч, я увидел обширный синяк, темной плотной лужицей охватывающей огромное пространство на торсе. Начинавшийся у солнечного сплетения, он ширился по всей левой стороне грудины, плавно огибая ее и исчезая где-то в районе поясницы практически сходя на нет. «Как же меня угораздило?» – промелькнуло в голове, и я впал в еще большее недоумение от увиденных увечий нанесенных мне чем-то или кем-то.

Вообще-то синяки, ушибы и ссадины для меня не являлись чем-то редким и непривычным. Не будучи человеком робкого десятка, мне не раз доводилось угождать в различные перепалки, в которых драки оказывались частым делом для музыканта порой не желающего мириться с различного рода вещами. Сейчас же усугубляло положение – полное отсутствие воспоминаний о произошедшем накануне событии, повергшем в столь болезненное состояние. И именно это доставляло наибольшее мучение из всего.

Тишина до этого напирающая на меня нарушилась отдаленными голосами о чем-то громко переговаривающимися между собой в больничном коридоре. Дверь резко распахнулась, и в комнату вошел высокий темноволосый человек лет сорока трех в белоснежном халате, идеально сидящем на его стройном теле. У размытого силуэта оживленной фигуры бодро ворвавшейся в палату стали вдруг угадываться знакомые черты, и образ появившегося человека неожиданно сильно обрадовал. Хоть что-то еще оставалось в моей власти, хоть кого-то я способен был узнать, и, значит, не все потеряно для ослабленного и уязвленного разума.

– Рад видеть, что ты пришел в себя, – приветливо улыбнулся Филипп, давний отцовский друг и врач нашей семьи.

– А я рад видеть знакомое лицо, – прижимая ладонь к своим ребрам, я приложил неимоверное усилие, но, наконец, смог переместиться в сидячее положение, облокотившись на широкую подушку.

– Не так быстро, – доктор взялся за плечо своего неугомонного пациента, предотвращая дальнейшие активные действия, способные только сильнее растревожить рану.

– Ерунда. Со мной бывало и похуже. Вот только… – я замялся, нацеливая на доктора испытующий взгляд. – Я ничего не помню.

Филипп сочувственно посмотрел на меня:

– Видимо у тебя просто шок после травмы. Защищаясь, мозг стер негативные воспоминания о произошедшем. Не исключено, что они к тебе еще вернуться, хотя может, и нет.

– Ты знаешь что случилось?

– Тебя сбила машина. Благо все обошлось только ушибами и легким сотрясением. Кажется, кому-то повезло родиться в рубашке, – доктор улыбнулся, а затем перекинул свое внимание на стоящие рядом с постелью мониторы, начав записывать что-то в тонкую карту на небольшом черном планшете в своих руках.

Я сидел в растерянном и разбитом состоянии на кровати пытаясь припомнить хоть что-то. Отблески и обрывки звуков и отрывочных видений мелькали в голове с такой быстротой, что зацепиться даже за одно из них выходило с трудом. Сдвинув напряженно брови, я вновь попытался заглянуть в прошлое, но безуспешная попытка только сильнее ввергла в неодолимое и непролазное оцепенение. Я, было, еще хотел о чем-то спросить Филиппа, но в последний момент передумал, осознавая, что какая-либо новая информация только усугубит мое состояние, скомпрометировав и предав забвению собственную память, которую не имел права баловать чужими ответами, оставляя за ней право, отыскать свои.

Тихие шаги по кафельному полу ворвались в хаос, творящийся в моей голове столь же неожиданно, как и появление врача всего несколько минут назад. Я повернулся в сторону двери, оставленную Филиппом чуть приоткрытой, и увидел в ореоле дверного проема медленно идущего ко мне отца. «Что ж, меня ждет очередная выволочка» – подумал я. Однако его лицо выглядело на удивление спокойным. Я тяжело вздохнул, но заметил это только доктор, проследивший за взглядом своего пациента:

– Нет, нет Андрей, только не сейчас, – Филипп преградил путь другу, не давая добраться до кровати собственного сына. – Он только пришел в себя.

– Спокойно Филипп, я не собираюсь его казнить. Просто поговорю, – настойчивый взгляд уверенного в себе мужчины сумел преодолеть оборону врача и убедил того сдаться, хоть и не без выдвинутых встречных условий.

– У тебя десять минут, – Филипп быстро взглянул на меня, добродушно и оптимистично кивнув. – Я буду в коридоре. – Сказал друг семьи, и скоро исчез за белой больничной дверью.

– Ну, здравствуй, сын, – каким-то уж слишком неопределенным тоном произнес отец, подойдя ближе к кровати. Я промолчал, недоверчиво воззрившись на непроницаемое лицо отца. Ему было сорок пять, но выглядел он весьма молодо и подтянуто. Однако легкая проседь уже появилась в волосах, придавая особый лоск его внешнему безупречному виду успешного бизнесмена.

Я ничего не ответил, только молча продолжил сидеть на своей постели, но отец, по-видимому, и не ждал приветствия в свой адрес, а потому сразу продолжил:

– Я надеялся, что не придется так скоро затевать вновь этот разговор. Что на этот раз произошло с тобой? Опять был смертельно пьян? – отец оперся о металлический бортик кровати, сверля своим властным взглядом.

– Неправда, – только и вырвалось у меня, застывшего с гримасой на лице полной негодования и растерянности.

– Что ж, где это произошло? – Андрей отступил на шаг, и скрестил на груди свои руки.

Невольно я вновь попытался заглянуть во вчерашний день, и эта напряженная работа мысли не укрылась от отца, разочарованно вздохнувшего над притихшим телом своего двадцатилетнего сына, безуспешно старавшегося припомнить свои похождения.

– Я так и знал, – равнодушно подметил Андрей. – Жизнь тебя ничему не учит. Сейчас ты остался цел только по счастливой случайности, но в другой раз тебе может просто не повезти. О чем ты думаешь, скажи мне? Что ты видишь в своем будущем? Или ты не способен его представить, ведь даже не можешь вспомнить, что было с тобой несколько часов назад?

– Это уже клеймо – то, каким ты видишь меня? – зло отозвался я на вопросы отца. – Никак не можешь успокоиться, что эта часть твоей жизни не удалась. У меня есть своя жизнь, и я не хочу, чтобы ты в нее вмешивался.

– Вот как ты заговорил. Значит, больше не ценишь то бесконечное количество раз, которое я вытаскивал тебя из сомнительных компаний, сколько раз спасал твою шкуру от закона, а иной раз и от самой смерти? – бесстрастность в поведении Андрея, сменилась бурной импульсивностью, и в этот миг я узнал в суровом посыле властного мужчины своего настоящего отца.

– Я не просил тебя, никогда, – я отвернулся от Андрея. – Ты сам решил исправлять то, что тебя давно не касается.

– Ты мой сын, а я твой отец. Все, что происходит с тобой, меня касается, вот только это не может происходить до бесконечности. Твое саморазрушение когда-нибудь достигнет пика, и тогда даже я, не смогу ничем помочь.

– И не надо, – бросил я раздраженно.

– Кирилл, – многозначительно произнес Андрей. Я медленно повернулся. – Мне не все равно, что с тобой творится.

– Проблема в том, что ты никогда не слышишь меня.

– Дело не в тебе или твоей музыке. Как ты не можешь понять, мне уже и не важно, кем ты являешься. Я лишь хочу, чтобы ты имел нормальную жизнь, с ее пониманием и целью. Вот скажи, каким будет твой завтрашний день?

– Я устал от этих разговоров, отец. Просто дай мне, в конце концов, спокойно жить, и перестань уже исправлять чужие ошибки. Это только мои ошибки, мои, и я сам позабочусь об их исправлении.

– Что ж, сделай так, чтобы мы больше не возвращались к этой теме, – Андрей развел руками. – Если ты не желаешь стать хоть немного благоразумнее ради меня, сделай это хотя бы ради своей матери. Она ведь переживает не меньше моего.

– Ты боишься, что я когда-нибудь разрушу твою идеальную репутацию, – я исподлобья посмотрел на своего отца. – Что когда-нибудь выверенная до мелочей жизнь даст трещину, и именно я с наибольшей долей вероятности, по твоему мнению, нанесу удар по ней. Все твердишь, что я должен понять тебя, а сам даже никогда не пытался этого сделать в отношении меня. С чего я обязан проявлять большую инициативу? Я не хочу существовать с оглядкой на такого отца, вынужденный терпеть постоянный гнет и давление. Отпусти, в конце-то концов. Уже пора, знаешь ли. Не говори, что тебя по-настоящему заботят мои цели. Ведь волнует лишь одно – самое главное разочарование в жизни, а вернее его подавление – Я.

– Ты совершенно не прав сын. Ох, как ты не прав, – возможно, мне всего лишь показалось, но на лице отца отразилась мука.

Я запоздало подумал о резкости слов сказанных мной, но вернуть их не мог, как и не мог не сказать всего того, что давно назрело внутри. Уставший от беспрестанного контроля, и чрезмерной отцовской опеки, я выдал короткое излияние своего уязвленного свободолюбия, о котором жалел и не жалел одновременно. А отец крайне выдержанный и стойкий к любым воздействиям, по-видимому, не слишком-то хорошо оказался подготовлен к подобным откровениям сына.

– Жаль, что ты не можешь принять меня, какой я есть, но я не собираюсь становиться тем, кем желаешь видеть меня ты.

– Ты так разочаровываешь с каждым днем, и все же я не отступаюсь от своего сына. Я надеюсь, что однажды мы найдем общий язык, и ты, наконец, поймешь, чего добиваюсь. Не сногсшибательных целей и их покорения, хочу, чтобы ты начал задумываться о будущем. Хватит и этого для начала. Я в который раз вытащу тебя из передряги, и помогу, даже если об этом никогда не попросишь, мне не сложно, ведь сделаю это для тебя не себя, но и ты пообещай просто подумать.