– Зачем мы сюда поднялись? – хрипло спросила девушка. Ее голос истомившийся плачем внезапно подвел ее. Я, наконец, отпустил ее руку.
– Здесь нас никто не увидит, не услышит. Отсюда есть выход на пожарную лестницу. Если захочешь, то никто и не узнает, как ты покинула кафе, или вообще, что ты была в нем. Все, что скажешь, останется на этой крыше. Я не требую от тебя многого, просто поговори со мной.
Кристина долго на меня смотрела, будто обдумывая услышанные слова. Ее огромные глаза больше не были полны слез, но все еще блестели как два огромных зеленых опала. Я не мог долго выдержать ее взгляда. В попытке добраться до правды, я, кажется, переборщил с методами, и теперь ощущал собственный укор. Я отошел от девушки к самому краю крыши. Высокий бетонный парапет, делал похожим эту часть кровли на огромный балкон.
– Прости меня. Я не должен был так поступать с тобой. Я только хочу знать больше. Ты и Стас все время твердите об опасности, которая может грозить мне, однако так никто и не удосужился объяснить, в чем она заключается. Я не собираюсь лезть в дела Алика, и уж тем более в ваши семейные разборки, но я имею право знать, во что я уже ввязался. Что нужно от меня Алику?
– Видимо то, чего он не смог найти во мне и Стасе. Я не представляю, что привлекло его в тебе, он об этом не расскажет. Но я знаю, что он никогда не мог получить от меня или брата. Понимание. Алик слишком сложен. Не хватит и целой жизни его разгадать, и это создает трудности, неимоверные трудности. Я пыталась, честно, много раз. И каждая такая попытка терпела крах. Мы поженились, когда мне было всего восемнадцать, и я по наивности своей полагала, любовь может все исправить, изменить его. О, как же я ошибалась. Не то это средство. Поменять человека невозможно, пока он сам не увидит в том смысл. Да, Алику это и не нужно. Он такой, какой есть, и не собирается меняться, а вот изменить кого-то, подстроить под себя… в этом весь он. И что хуже всего – Алик безгранично верит в свою правоту, заходя в своих действиях порой слишком далеко.
– И именно поэтому он не дает тебе рисовать? – я развернулся к Кристине, и лишь тогда понял, что произнес это вслух.
Девушка кивнула:
– Не знаю, что у него на уме на этот счет. Он воспротивился моему занятию в тот самый момент, как только узнал. Алик уничтожил все мои рисунки, сжег их в нашем собственном камине. А после запретил иметь буквально все, на чем можно рисовать. Иной раз дело доходило до абсурда.
– Это жестоко.
– Ты даже не представляешь насколько, – девушка подошла ко мне ближе.
Она говорила. Тихо, свободно и много. И я не пытался ее останавливать. Лишь изредка задавал вопросы. Я желал больше узнать о Кристине, об Алике, и всей наигранной таинственности вокруг его персоны. И еще я хотел дать возможность реке, нашедшей, наконец, брешь в прочной дамбе, выплеснуться наружу. Ведь такой простой возможности Кристина, по всей видимости, была лишена. Ее некому было выслушать. А теперь она могла высказать все, что накопилось у нее на душе за долгие годы. И при этом ее исповедь не выглядела так, будто она сетует на тяжкую долю. Кристина просто делилась со мной знанием, о человеке, способном возвысить тебя, или превратить всю твою жизнь в ад. И вероятно в нем крылось что-то такое необъяснимо притягательное, что на закланье каждый уходил добровольно. И вот это как раз с трудом поддавалось моему пониманию. С одной стороны, я все еще видел, а точнее хотел видеть в Алике пустышку, ведь так было проще, но с другой искренний интерес с каждым разом все больше подпитывался теми крупицами информации, которые перепадали мне от самых близких ему людей.
