Военная форма делала Данилу еще притягательней. Не обратить внимания на этого юношу было просто невозможно. О таких в народе говорят: «Богатырь земли русской». Это был высокий молодой человек, плотный, мускулистый; белое интеллигентное лицо, большие голубые глаза с густыми ресницами и светлые, кудрявые волосы, выбивавшиеся из-под козырька кожаной фуражки. Внешность Данилы полностью отражала его внутреннее содержание. С пересадками, остановками, он ехал уже четвертые сутки. До родного уезда добрался почти в десять часов вечера. Мог бы заночевать, но решил добираться домой.
«Разомнусь, а то засиделся, – думал Данила, выходя за город. – Обрадую своим неожиданным появлением Прасковью». Это и было главной причиной ночного похода Данилы домой.
Дорога была разбита, но Данила шел быстро, не соблюдая осторожности, потому часто сапоги попадали в лужи и грязь. «Обмою обувку при входе в село», – думал Данила, ускоряя шаг. Не заметил, как вошел в село, ноги сами несли его на пригорок, где стояла школа. Он собирался уже завернуть за угол и взойти на крыльцо, как услышал быстрые тяжелые шаги: кто-то, видимо, мужского пола, выходил из школы. Данила спрятался за угол, сердце защемило от ревности, от обиды. Стояла темная осенняя ночь – хоть глаз коли. Вышедший замешкался у крыльца, затем послышался всплеск. Человек приближался к Даниле. Запахло керосином. На угол, за которым стоял невидимый Данила, полился керосин, частично облитым оказался и он.
Данила остолбенел от ярости:
– Ты что же, зверюга, творишь?
Он бросился на это ночное «чудище», свалил на землю и тотчас узнал Федота. Сердце Данилы защемило, внутри все похолодело. Он бросил пьяного Федота на земле, а сам побежал внутрь здания.
– Паша, Пашенька, родная моя! Где ты? – дрожащим голосом позвал Данила свою любимую.
Стояла мертвая тишина. Данила обошел наощупь всю комнатку Прасковьи Федоровны: ее нигде не было. «Может, у Нюры снова поселилась?» – затеплилась надежда у юноши. Он вышел из здания, Федота уже не было на месте. Данила подошел к двум столбам, стоявшим недалеко от школы, и ударил в набат. Люди один за другим поспешили к школе. Увидев приближающихся с факелом в руках, Данила закричал:
– Не подходите с огнем к зданию школы! Принесите мне лампу!
Пришедшие по голосу узнали Данилу, хотя Данила и сам не узнавал своего голоса. Теперь, когда к нему подошла Нюра, он понял: случилось непоправимое. Он взял из чьих-то рук лампу, предупредил собравшихся, что школа облита керосином, а сам пошел в классную комнату. Скамейки в классе валялись на полу, учительский стол был сдвинут к окну. У доски лежала Прасковья Федоровна. Платье было на ней изодрано в клочья, коса растрепана, волосы отдельными прядями распластались по полу. Голова лежала в луже крови. Данила опустился на колени и замер. Подошли ребята. Данила ничего не слышал, потом поднялся, вышел из школы и пошел под горку. Ребята из ячейки пошли следом. Войдя в проулок, они поняли, куда держит путь их вожак. Подошли к дому, где жил Федот, постучали в окно, да так, что рамы затрещали.
– Кого там носит по ночам?! – послышался сонный голос отца Федота.
– Нам нужен Федот, – глухо проговорил Данила.
Короткое замешательство.
– А он еще не пришел с гулянки, – проговорил отец. – И что это он вам так спешно понадобился?
– Идем, Данила, ты же не станешь рушить весь дом из-за этого подлюги.
