Друзья обняли Данилу и направились обратно к школе…
Осенний рассвет нетороплив. Но Данила не хотел вообще видеть зарождение нового дня, жизнь для него остановилась и не имела никакого смысла. В голове все перепуталось, внутри была одна пустота. Как жить дальше? Что делать? – он не находил ответа на казавшиеся ранее такими простыми и понятными вопросы…
Смертельная тоска поселилась в душе: хотелось разрядиться в безумном бешенстве или уничтожить себя. Только память о прошлом удерживала Данилу от этих безобразных действий.
Три дня подряд лил холодный осенний дождь. Жизнь в селе замерла: люди не выходили из своих домов, для ребятишек настали преждевременные каникулы. Данила все эти дни сидел у окна, иногда брал на руки Феденьку, молча прижимал к себе. Взгляд его был растерянным.
Не вышел он из дома и когда увозили приехавшие из уезда работники ЧК тело учительницы. Хотел помнить только живую, смущенную, с опущенными глазами и толстой косой. Последнюю картинку старался стереть из памяти, но это не удавалось, может, потому он и выглядел таким растерянным.
«Самое ужасное, – это то, что этот нечеловек сможет теперь жить, пусть даже в заключении», – думал Данила, вспоминая постановление и предписание председателя ВЧК Феликса Дзержинского от 15 января, 28 февраля 1920 года о полной отмене применения высшей меры наказания. Но тут Данила ошибся: Федота нашли в лесу через неделю, избитого и привязанного к дереву. Дотошного расследования не было, а в селе так и говорили: «Собаке – собачья смерть».
Агафья не противилась, когда в ноябре этого же 1920-го года Данила решил стать курсантом школы военного типа по направлению уездного комитета комсомола.
«Время лечит, – думала Агафья, обнимая сына. – Может, город быстрее вернет его к жизни».
Вновь Агафья осталась одна с четырьмя внуками. «Жизнь повторяется, – все чаще думала женщина. – Когда-то, кажется, не так уж и давно, осталась одна с тремя детьми. А теперь вот – с четырьмя внуками. Вырастила детей, Бог даст сил – выращу и внуков. Только бы не было больше потерь и утрат на моем веку. Не приведи, Господи, мне пережить еще раз подобное». Агафья отвела в сторону влажные глаза.
Вскоре после отъезда Данилы из села вновь заработала школа: учительствовать приехала молодая пара. Село продолжало жить своей жизнью. Каждый трудился на своем участке в поте лица, сельскохозяйственные коммуны товарищества по совместной обработке земли (ТОЗы) в селе не прошли.
Наступил 1927 год. Данила часто наведывался в родное село, но на день-два. За эти годы он возмужал, раздался в плечах. Работал в уезде в органах государственной безопасности. В селе закрепилась за ним одно прозвище – Чекист. Он так и не женился, Агафья уже и не надеялась, что дождется радостного момента, когда возьмет маленький тепленький комочек в свои руки. «Видно, мой Данила такой же однолюб, как и я», – оправдывала она Данилу и успокаивала себя.
Последний «комочек», который она держала на руках, за эти семь лет вырос, стал смышленым пареньком, горячо любил свою бабушку Агафью. Своего младшего внука старая Агафья любила больше всех. Может, оттого что он был самый младшенький, а, может, напоминал ей мужа Георгия, так рано ушедшего на тот свет.
За эти семь лет Агафья постарела, сильно сдало здоровье, но каждое утро, не уставая, просила Господа дать ей силы подрастить внуков. Даша стала копией Ульяны, Федюня – такой же смуглый, темноволосый, но лицом больше походил на мужа Агафьи. Фрося и Ваня подросли и были опорой для бабушки во всякой работе.
