Услышав слова благодарности в свой адрес за водичку и раскаяние в том, что послала внучонка в половодье, из-за чего он теперь заболел, батюшка Анатолий все же установил истину. Даже не скрыл улыбки от Агафьи, дивясь находчивости сорванца. Агафью успокоил:
– Мы не зря назвали его Федором. Федор – это дар Божий. Сам Господь послал тебе чистой, природной водицы руками этого мальца. Тебе же легче стало?
– Да, батюшка, легче, легче, – проговорила смущённая Агафья.
– Ну, не серчай на внука, пусть выздоравливает. Однако скажи ему, что все знаешь. Пусть понимает, что обман все равно раскрывается, хоть и не сразу. Иди с Богом, – отец Анатолий проводил Агафью взглядом до дверей, осенил крестом: «Дай ей, Господи, здоровья, сил поднять на ноги этих сироток».
Агафья, конечно, всыпала бы по полной своему любимому внучонку, но не стала гневить Бога, не дала волю чувствам, так как не могла ослушаться совета батюшки. А Феденька бабушку ожидал со службы со страхом. Она пришла серьезная, но лицо не пылало от гнева, как Феденька сказал бы: не злое было лицо у бабушки. Она усадила внука на колени, поцеловала в макушку:
– Никогда не обманывай старших, не ври никому. Обманом не проживешь, за него всегда Бог наказывает. Вот ты обманул меня, а сам заболел.
Федя на всю жизнь запомнил слова бабушки Агафьи. Всю свою дальнейшую жизнь был честным, смелым, всегда боролся за правду. Но это было потом, а сейчас он обхватил обеими ручонками за шею самую родную бабушку Агафью, прижался к ней всем своим худеньким тельцем и задышал спокойно, ровно. Бабушка обняла его своими натруженными, сморщенными руками, прижала к груди, и глаза затянуло туманом.
И в который раз острой болью в сердце отозвалось воспоминание об Ульяне и Иосифе. Им было бы сейчас по тридцать с небольшим. «Будь ты проклята, эта новая власть, – думала Агафья, и слезы текли по её щекам. – Что сделали мои дети плохого? Трудились день и ночь».
Она гладила Феденьку по спине руками, а он вдруг притих на груди, и Агафья поняла: внук уснул, положив свою головку ей на плечо. Она осторожно отнесла его на лежанку, накрыла стеганым одеялом, а сама вышла во двор посмотреть: не затекла ли вода в погреб.
Возле погреба уже возились старшие внуки с мужем старшей дочери Алексеем. Они отвозили на санках подальше от погреба мокрый снег, проделали обходной ручеек. После неожиданного отъезда Данилы из села, старшая дочь Марья долго уговаривала мать поселиться с племянниками в их доме, но Агафья так и не согласилась, все надеялась, что рано или поздно, но Данила вернется в родное село.
Мать не была обижена вниманием детей: Марья с дочками наведывалась каждый день, Данила приезжал каждый месяц, привозил гостинцы, одежду, обувь для племянников. А бывало, приезжал и несколько раз в месяц. «Несчастная моя кровиночка, не оставишь после себя и следа», – часто горевала Агафья о самом младшем сыне, о не сложившейся его личной жизни. Старая женщина была уверена, что самое главное в жизни человека – это семья, дети. «Немало хватила я горя за свою жизнь», – все чаще в последнее время размышляла Агафья, как бы подводя итог прожитому, – но у меня есть продолжение – мои внуки, Бог даст, скоро и правнуков дождусь. Вон, у Марьи с Алексеем дочери на выданье. А Данила – точное мое отражение. Господи, вразуми ты его». Все свои мысли мать направляла на Данилу.
