Порядок, с которого начинается Свобода.
Теперь Порядок и Свобода пришли к ним.
Только случилось это как-то очень неожиданно, так что некторые из убитых и после смерти удивлённо смотрели в небо, будто и сейчас, после смерти, пытаясь запоздало понять…
Как же получилось-то так?
Им странно было быть мёртвыми.
Гравилёт пошёл на второй круг, развернулся, подлетел к площади. И замер.
Лётчик включил камеру внешнего обзора.
Видеокамера блеснувшем на солнце глазом оглядела жёлтым песокм усыпанную площадь, что лежала теперь под стальным брюхом гравилёта.
Лётчик настроил картинку на экране, пригляделся… И в ужасе надавил на кнопку выключения.
Нет, возможно…
«Мне показалось» прошептал лётчик. «Не может быть, в самом деле! Не может… Мне показалось, я не видел! Не видел…»
Теперь он нещадно ругал себя за то, что зачем-то включил обзор.
Кого он хотел найти? Оставшихся в живых?
Или этих…
Да, здесь на площади. Здесь был настоящий порядок.
Тремя (он успел заметить – тремя!), ровными…
Тошнота подкатила к горлу и лётчик стал глотать ставшую вдруг тягучей слюну.
…рядами лежали мёртвые… убитые младенцы. Похоже, перед убийством их распеленали.
Потом клали на землю, вот так, аккуратно, чтобы общий ряд получился ровным. Клали на змелю, а потом убивали. Прикладом разбивали череп.
И оставили так, рядами. Неживых – наедине с чьей-то злою волей приманенной на площадь ненужной, особенно страшной рядом с младенцами смертью.
Лётчик отпустил ручку управления, схватился за виски и зашептал молитву.
– Смотрящий, – взорвался криком динамик, – говорит Смотрящий! Борт-пятнадцать, что за шум у вас?
«Микрофоны» с тоской подумал лётчик. «В кабине микрофоны, эти гады в штабе всё слышат… Осторожней надо… Боги, смилуйтесь! Меня в дыру загонят либо я тут сам с ума сойду. За что же это мне?»
Лётчик сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.
«Всё хорошо… хорошо…»
– Борт-пятнадцать – Смотрящему, – подчёркнуто спокойно отрапортовал лётчик. – Постороннего шума нет, вслух для себя комментирую картинку на экране.
– Что внизу? – спросил Смотрящий.
– Движения нет, – ответил лётчик. – Всё чисто!
При слове «чисто» почему-то опять стало тошнить.
«Нет, не надо… Я хороший, хороший! Правда!»
– Обработать! – отрезал Смотрящий. – Залп – и никаких следов.
– Принято, – ответил лётчик.
И, переведя передатчик на резервную волну, произнёс в микрофон:
– Всем штурмовым группам…
Ему показалось, что говорит он медленно, почти по слогам.
– Говорит борт-пятнадцать. Обработка местности! Всем покинуть квадрат один-один. Осторожней, рябета, поджаривать буду на полную мощность!
«Никаких следов…»
Он, конечно, не произносил этих слов даже шёпотом. Просто подумал.
«Проклятые микрофоны! И что за демоны вас придумали!»
Впрочем, он знал, что за демоны нашпиговали кабины всех гравилётов подслушивающими устройствами и системами контроля.
Эти демоны – инженеры из технической службы полевой жандармерии.
– Ах, красавица, я весь в огне! – запел динамик.
«Вот шутники!» подумал лётчик. «Это Генфер дурачится… Нашёл время!»
– Кто эфир засоряет?! – рявкнул Смотрящий. – Борт-одиннадцать, это вы?
– Я! – весело ответил Генфер. – Поднимаю боевой дух товарища!
– Ещё раз так поднимете – отдам под трибунал, – пообещал Смотрящий.
Генфер промолчал в ответ. Впрочем, мысли его лётчик и так мог угадать.
У самого были такие… нелояльные.
Разве только мотив дурацкой песенки, что распевали они вместе с Генфером в отпуске в одном из кабаре Готтарда, в такой момент показался ему неуместным, точнее – неуместно, едва ли не издевательски, легкомысленным.
