Заяц и Зайчиха оба кинулись вытирать Любочку, та расквасила губки, но Никита быстро развернул «Мишку на Севере» и подал ей с улыбкой.
Нику будто гвоздями прибили к проклятой кровати. Всколыхнулось всё, что было можно и нельзя. Она глядела на белозубого Никиту, отмечая, что да, он поменял зубы, не свои, да, ему идёт седина, волосы стали жёстче, и вот эти морщинки к вискам. Они хороши. И глаза его, велюровые или бархатные, чуть широко расставленные, те же, но раньше в них была игривая надежда и самоуверенность, а теперь потерянность и надлом. И сломанный нос с горбинкой она помнит. И тот шрам на подбородке, когда он влетел на мотоцикле в соседский забор из плетёной сетки, спёртой с кладбища, с грубо откусанными железными наконечниками, как он тогда выглядел, израненный, окровавленный, словно его полицаи не добили.
Никуда ничего не делось!
И она столько ждала, что сама их сегодняшняя встреча превратилась в миф, далёкий как смерть. И как смерть случившийся, как обычно, невпопад. Ника сидела над тарелочкой свекольника, топча ложкой нарезанный лук, и ей казалось, что этих двадцати лет не было с ней. Что она сейчас встанет и побежит к бабуле помогать с огородом, поливать её прожорливую капусту.
Но огорода больше не было, и дом был пуст и вычищен от воспоминаний.
– А вам что-то полагается сверх ордена? – спросил Заяц, выводя Нику из кисельно пьяных мыслей. – Ну, там, выплата какая-то?
– Да я, вообще, не жалуюсь. Денег у меня нормально. Я же работаю. Давно и на высокооплачиваемой работе.
– А вы кто по званию?
– Мне на пенсию в следующем году уже. До полкана не дослужил вот…
– Ну и прекрасно, а такой молодой, – вздохнула Зайчиха, уютно улыбнувшись.
Ника внезапно встала и вышла из-за стола. Ей стало плохо, бросило в жар так, что воздуха не хватило.
Заяц выскочил за ней.
– Я, наверное, уже пойду.
– Ну, Вероника, а как же пирог?
– Извините, мне что-то плохо, давление, наверное, вон тучи какие. Я пойду полежу.
– А… сегодня МЧС прислал напоминалку. Да… Ураган будет, похолодание небольшое. Сами дойдете?
– Тут идти нечего.
– Ника, я вас завтра навещу часов в двенадцать.
– Приходите, я вам покажу, что мне Бабенко дала. Дневник отца, военнослужащего.
– Ага, спасибо, что пришли!
– И вам спасибо, извините… извинитесь за меня перед супругой.
– Всенепременно!
Ника побрела по тропинке и, не оглядываясь, поняла, что кто-то её провожает, сверлит ей спину взглядом.
Увы, сил повернуться она не нашла, только остановилась, тяжело дыша от волнения, и, постояв в сумеречной прохладе, краем глазом увидела на дороге, возле Зайцева дома, Никиту в светлой рубашке.
– Надо валить – сказала себе Ника.
Дойдя до дома, она принялась искать снотворное, чтобы уснуть. Банка молока, оставленная на столе, была уже холодной. Ника выпила таблетку и уснула, даже забыв запереть дверь. Слова Зайца про ураган так и крутились в голове, почище этого самого урагана. Но только ветер поднялся и стих, как подбитый на взлёте хищник, перекувыркнулся, зашумел деревьями и пал на землю в гуще ломаных сучков.
* * *
Проснулась Ника утром от запаха еды. Это ей показалось странным и далёким, из детства, воспоминанием, когда бабушка собирала её в школу и жарила «яишню».
Ника вскочила на кровати.
На плитке шипела сковородка, которую держал в руке Никита. Голый по пояс, в обрезанных джинсах.
Он был темный от загара. По спине вниз, от лопатки до крестца, шёл розовый, свежий шрам, недавно заживший, а правую кисть, держащую сковородку за ручку, облегала то ли чёрная перчатка, то ли она была вся из блестящего, тёмного, нечеловеческого материала.
