Ника удалила его из друзей по всем фронтам. Но вот именно сегодня, после пожара, Ника испугалась своего одиночества. Теперь только она его почувствовала остро и неизбежно.
И виной этому был тот человек на белой машине, говоривший с Зайцем около горящего кладбища.
Ника вернулась домой с банкой молока, бросила машину около участка и пошла на берег.
Стремительно бежали часы.
Наступал вечер, и на поверхности воды стали появляться большие круги гуляющей рыбы. В более спокойных местах, под островками, рыбы выходили животом кверху, делали кульбит и, сверкнув в закатном солнце чешуёй, уходили в глубину. До чего это были жутко огромные рыбы! Ника тут понаслушалась про них и даже опасалась заплывать туда, в омуты. Но сейчас ей самой хотелось спрятаться подальше, или бежать. Самой спрятаться в омут. Такое было чувство. Если бы она могла.
На противоположном берегу горело янтарное поле на Кремяных холмах в кипящем шуме зелёных клёнов. Облака выстроились рядами и обваливались за горизонт, медленно скучиваясь, будто сползали с края раскалённой сковородки неба.
Ника думала, что, возможно, перед Цукановым она и не виновата, но это ладно, а как теперь смотреть ему в глаза без эмоций?
Ника всё же решила пойти к Зайцу.
Тот бы рассказал что-то, что обещал, об истории села, о бабках. И Нике это было нужно. Занять голову и сердце, уже слишком бурно волнующееся. Она зашла в баню, открыла старый рассохнувшийся шкаф с зеркалом и, мельком посмотрев на себя в чешуистую амальгаму, давно потерявшую блеск, решила, что нужно распустить волосы.
Шум катера, идущего по реке вывел её из задумчивости.
Ника дёрнула заколку на макушке, и черные волосы упали ей на плечи. Где – то они уже были серьёзно продернуты жилками седины. Особенно надо лбом, но эта белая прядь скорее украшала её, чем портила.
В узких голубых глазах Ники даже заиграло давно забытое озорство. И она снова заволновалась… а что слава, время, война сделала с Цукановым? Кто он теперь?
Она напудрила нос, над которым предательски уже были видны две поперечные морщинки, и, выбрав платье, белое, в дурацких голубых розанчиках, ещё раз решила для себя, что не стоит дёргаться понапрасну. Он тоже постарел, этот Никита. Пусть она выглядит не на свои годы, а моложе, он выглядит на свои!
– А ведь перед смертью не надышишься. Ладно! – сказала Ника самой себе.
Белое платье, босоножки в руке, и вот Ника пришла по тропинке, через набережную улицу к дому Зайца, который он наполовину разобрал, чтобы ставить новый.
Во дворе у него было всё как-то не так, будто жил он без женской руки, а пока дом стоял без крыши, в сарае Заяц соорудил для жены и младшей дочки комнаты, где не было разделения на кухню и спальню, поэтому, когда Ника вошла под низкий потолок, её посадили прямо на кровать, которая ужасно всхлипнула и неудобно прогнулась.
Но, так как все места за столиком уже были заняты, Ника смирилась и обвела быстрым взглядом сидящих за столом.
Никита первый ей попался на глаза. Он притулился до стенки, опершись головой на руку, и сидел очень вольно. Рядом с конфетами и чаем суетилась жена Зайца, оплывшая, в годах, интеллигентная женщина, не снимающая даже в жару пухового платка, и вертлявая дочка всё толкала и толкала Нику локотками.
Зайцу места за столом не было, поэтому он сел на угол и хлебал свой свекольник из маленькой мисочки, которую держал в руках.
