Ника взяла у Бабенко молоко, договорилась по-ехать с ними отвезти гуманитарку в ближайшее приграничное село и, зайдя в магазин, купила себе, впервые за много лет, пачку «Ротманса».
Возвращаясь в Надеждино, она остановилась у кладбища. Пожарные уже свернулись, и Ника вышла к ним, чтобы спросить, в чем была причина пожара.
– Да, поди, военные окурок бросили, – сказал молодой пожарный, обливаясь потом в спецуре, наматывая гибкий шланг на лебёдку.
– Ну и плохо! Безалаберность.
– Она и есть, – кивнул пожарный постарше. – У нас все так, через одно место. Пора привыкнуть.
– Да, конечно, привыкнуть легче всего. Можно, в принципе, от этого даже удовольствие получить.
Ника дождалась, когда пожарные уедут, пошла в глубину кладбища и, открыв оградку, села на низкую лавочку у могилы бабушки.
Давно она уже превратилась в песок, смешав свои кости с местной почвой. Мать Ники старше бабушки уже. А Ника всё помнит, приходит поболтать с ней.
На этот раз она зажгла сигарету и положила на гравированную черную полочку на могильной плите.
И сама, про себя разговаривая с ней, возмущаясь превратностям судьбы и улыбаясь им, около получаса думала, сколько ещё сюрпризов её тут ждёт в этом году?
Ведь за свою сознательную жизнь она что только не пережила. Однако в данном случае её переживания были совершенно неважны.
Ника ещё не растеряла свой характер, где-то совсем негнущийся, местами замкнутый, но, в общем, довольно человеколюбивый.
Часто бывало так, что люди, ложные друзья, вдруг неожиданно брали себе в голову зло на неё. На саму её жизнь, на её поведение. И открывались с самых неприятных сторон. Обычно это были не чужие люди, а те, с кем она подолгу дружила, которым верила.
Дошло до того, что остались рядом с ней несколько человек, знающих её с детства и которых ничто не могло убедить в подлости или злонамеренности Ники.
Конечно, в ней были и дурные черты, например, она могла выключиться от общения и исчезнуть на недели и месяцы. Пожалуй, ещё она не подпускала к себе слишком близко, и многим казалось, что она надменна. Но все же, люди, знающие Нику, ценили её и даже иногда жалели.
Ника в юности и молодости не имела нужды в обожателях. Даже несколько раз побыла замужем. И все неудачи в замужестве считала собственной виной. Она начинала задыхаться от навязанных ей браком правил и тут же прекращала эту игру в семью.
Единственный сын Ники, Олежка, который родился двадцать с лишним лет назад, жил уже самостоятельно и сам себя обеспечивал. Ника дружила с ним, никогда не вмешиваясь в его жизнь, и он знал её скорее, не как строгую мать, а свою хорошую подругу, с тем лишь отличием, что мама могла всегда дать ответ на любой вопрос.
Ещё Ника дружила с одним хорошим мужчиной, Стасом. Он тоже не был женат, трудился на разъездной работе, и его вполне устраивала такая жизнь и такая любовь. До тех ровно пор, как Ника не разошлась с ним по политическим взглядам. А кто в тот год удержался от осуждений и отчаяния?
Стас сказал, что ему отвратительны войны, омерзительна страна и все, кто в ней остался, теперь враги его жизни и судьбы.
Это было странно слышать от человека, который абсолютно ничем не обнаруживал этой нетерпимости раньше, разве только в своих соцсетях был слегка политизирован, работал на хорошей высокооплачиваемой работе, торговал металлом и периодически посещал Кремль.
Но тут он повёл себя как настоящий фанатик. Упёрся, и Ника ничем не могла сдвинуть с места корпус его тяжёлых мыслей. В результате он уехал в Испанию и оттуда с удесятерённой силой начал поливать всех, кто не уехал, как он.
