Оставив только письмишки да открыточки, а остальное замазав густо другими красками, Ника тяжелее переносила это предательство, но разве она могла тягаться с чем-то, что было выше и сильнее её?
Это со стороны Никиты она, что впервые тронула его сердце, была только ступенью дальше. И совсем иным был для Ники Никита. Человек, который, как Одиссей, пришёл ли, ушёл ли, но был всегда рядом. И даже больше. Он был её героем, её молчаливым спутником, её беспросветным ожиданием.
Теперь же, что было делать в этих новых обстоятельствах, Никита не знал и решил, что пусть его несёт по течению. Он ведь родился на реке.
До Никиного дома от Никиты всего-то три поворота дороги, мимо клуба, через кривую песчаную тропинку по холму, и через старое кладбище, которое засыпали сразу после войны. Там были похоронены отцы-основатели села и их потомки.
Село Надеждино прилепилось к слиянию двух рек, Псёла и Ломовой, и дальше выгнулось коромыслом до искусственно посаженного соснового леса, отделяющего райцентр от этого тихого места. Приросли огороды к рекам, а дома к огородам. Такая южнорусская, да и вообще русская традиция: селиться на реках, ручьях и озёрах.
По заасфальтированной только в начале девяностых дороге нужно было проехать переезд – и вот уже старая часть Надеждино, бывший богатый хутор Апасово, который сейчас административно отделился, хоть и почти сливался с последними улицами села, сейчас накрепко заросшими кленовым мусорным деревьём.
Словом, чтобы попасть по дороге в райцентр из Надеждино, нужно было обязательно проехать через Апасово, где в бывших княжеских каменных постройках сидел сельсовет, которым уже тридцать лет почти управляла нехорошая семья Одежонковых.
Говорили, что в девяностых жена главы сельсовета Васи Одежонкова, мелкого рэкетира, работала то ли в эскорте, то ли в стриптизе. И за то, что она часто приходила на работу в сельсовет в суперкоротких мини-юбках, в сапогах-ботфортах и с накрашенными сдвинутыми бровями, гаркала на всех, визжала на мужа в неизменно малиновом несъёмном пиджаке и гнобила местных бюджетников, людская молва её прозвала Несмеяной.
Сейчас Одежонковы постарели. Стали тише. Вася даже пиджак от сердца оторвал. Воровали почти незаметно, но тем не менее натаскали из сельского бюджета себе на каменный дом в Надеждино, плюхнув его прямо позади магазина, на бывшем церковном кладбище, на высоком берегу реки, с видом на водную гладь. Место было «козырное», лучше вида не найти.
Пока загибался местный колхоз, проданный по частям Одежонковым и его сюзереншей, главой района Дербенёвой, эти местные творцы дворцов и скупщики брошенных крестьянских наделов и невостребованных домишек на берегу ворочали себе рулём и плыли в сторону достатка.
Но теперь их белые дворцы и катера изумительно просматривались с украинской стороны. Можно было хоть каждый день включать «химарей» и сметать их. Но пока наши на границе ждали наступления, арта врага палила по более близким гражданским объектам. Упорно и нагло, меж разрушающихся хаток электората высились дачи глав, главных инженеров, главных энергетиков, главных лесников и главных рыбнадзорщиков. В этом тихом, маленьком «самсебе государстве» можно было тихо тащить себе всё, что плохо лежит, разворачивать дышло закона как было им угодно и совсем, как и встарь, не обращать внимание на биомусор, местных жителей, которые по большей части выживали, находясь в кредитном рабстве.
