У нас сейчас масса проблем с интенсификацией производства. Но через это прошли все экономически развитые страны. США начали роботизацию промышленности в 1961 году, и продолжалась она в разных отраслях от 15 до 19 лет. Япония последовала их примеру в 1967 году и справилась скорее – за 12–15 лет. У нас этот процесс по-настоящему, хотя и медленно, пошел только с 1991 года – трудно ожидать, чтобы мы справились быстрее, тем более что у нас происходит замена всей парадигмы общественного сознания, а не одних только лишь станков на заводах и фабриках!
Но все-таки самый главный недуг, поразивший все наше общество вследствие выбора князем Владимиром некого срединного пути в мировое сообщество, – это наша российская ментальность.
Вот взятое из книги Евгения Пермяка «Горбатый медведь» описание некого слепка с нашего не такого уж и далекого прошлого – дело происходит в 1912 году:
«В деревне Омутихе двадцать один дом и одна улица. Дома крыты соломой и только два или три – тесом. Все омутихинцы ходят в лаптях. И только те, что посправнее, по праздникам надевают сапоги.
Непреловы, судя по всему, относились к справным. Изба у них под тесовой крышей. Три лошади. Три коровы. Десятка полтора овец. Свиньи. Куры. Две пасеки. На одной держат пчел, а другая – просто лес. И не маленький. Заблудиться нельзя, но не просвечивает с одного края на другой. А ходят в лаптях. Старший брат Герасима Петровича Федор говорит про лапти:
– А в них привычнее и сподручнее.
Может быть, скупы? Да нет. Не более чем другие.
Пашут деревянной сохой с железным лемехом, Мильва рядом. И Мильва делает хорошие недорогие плуги. Немногим дороже сохи. Суждение то же:
– Сохой-то сподручнее и привычнее.
Жена Федора Петровича ткет холсты, прядет нитки. Это требует много труда. И покупная ткань обходится дешевле. И это знают все. Но снова те же слова:
– Свой-то холст привычнее и сподручнее.
И все ходят в своем сподручном холсте, в домотканой портянине.
Дед, бабка, старший сын с женой, трое взрослых детей живут в одной комнате избы. Она же и кухня, и столовая, и спальня, а иногда и помещение для телят и ягнят.
Почему бы не пристроить еще хотя бы одну комнату? Лес рядом. Летом после сева и до покоса выдается свободное время. Свободного времени достаточно зимой. Что же мешает? У Федора Петровича сильные руки. Наконец, в своей деревне есть свои дешевые плотники.
Н-нет! Деды так жили, и мы проживем.
Может быть, им мешает жить лучше недостаток знаний, как говорит Всеволод Владимирович? Может быть, они не знают, как можно жить лучше? Но ведь Федор Петрович грамотен; он бывает очень часто в Мильве и знает, что при двойных рамах теплее и меньше идет дров. Он видит, что на отдельных тарелках есть приятнее, чем, мешая друг другу, хлебать из общей чашки. Но их расставили на длинной полке, тянущейся вдоль стены, „для погляду‟. И только Маврику подают особую тарелку, и он, конечно, не ест из нее. Зачем же позволять выделять себя.
От тараканов есть много средств, но тараканов полно. И если какой-то из них попал в щи, его преспокойно вынимают ложкой и выплескивают, продолжая есть щи с тем же аппетитом; Маврик небрезглив, но все же… Он никогда не будет относиться с уважением к тому, что его отчим называет „простотой деревенской жизни‟. Какая же это простота? Не мыть руки перед едой – простота? Равнодушно смотреть на ползущую по рубахе вошь – простота, и утверждать, что вошь тоже нужна, потому что она из человека дурную кровь пьет… Это простота?
