Прах имени его - страница 6

. И что это был за храм! Сплошь роскошь, богатство, неописуемая красота, от которой дыхание обращается кристалликами льда, сверкающими ярче бриллиантов. Археб, муж Элисы, был богат, а вот Пигмалион… никто не знает, что случилось, какие сладкоголосые духи одурманили его, но печальный царь убил Археба. Его милостью родная сестра овдовела, а он не останавливался и пытался найти сокровища жреца – по легенде, полные диковинок, о которых не ведали даже блаженные мудрецы, говорившие с богами и видевшие душу мира.

Тщетно. Пигмалион только замарал руки в крови.

Элиса горевала, потом собрала всех, кто остался ей верен, и покинула гордый Тир. Долгие годы они скитались морем, пока наконец не основали Карфаген – Новый город[15]. Элиса купила у живших здесь ливийцев холм Бирса, со временем ставший символом победителей: тех, кто сильнее, хитрее, предприимчивее.

Символом карфагенян.

Тут Баалатон обычно усмехался: мы купили сердце нашего города у ливийцев, а теперь ливийцы у нас в услужении. Неописуемая ирония, медом ложившаяся на душу всех карфагенян.

Были и те, кого не устраивала красивая легенда – слишком много грубых швов видели они в песнях поэтов. Говорили – и не на пустом месте, – что все произошло иначе; что слишком много жителей стало населять города Финикии и не было иного выбора, как заставить людей отправиться в далекие края.

Баалатон так погрузился в эти мысли, что не заметил, как миновал простые, без изысков, высокие дома из песчаника: город богател, они – росли. Летом завоет горячий, сухой пустынный хамсин, изрыгающий ненавистный песок, что забивается под одежду и в щели дверных проемов, – улицы придется чистить. Порой зверствовал и неистовый хабуб[16], ревущий проклятым драконом. Стоило Баалатону вспомнить эти проклятые дни – пробирала дрожь; на сей раз – сильнее обычного.

Холм Бирса остался позади. Куда ближе теперь казалась фантастическая двойная гавань. Баалатона она не интересовала – с проспекта он свернул на улочку поуже: прямые и стройные, они всегда выводили куда нужно.

Сегодня даже не заметил, как спустился к Большому рынку. Хотя куда чаще его называли Царь-рынком.

Здесь покупали всё. Даже то, чего в самом Карфагене отродясь не видали. Прилавки из прочного дерева, закрытые от солнца тканевыми тентами и заваленные сверкающими украшениями, хозяйственными вазами, свежими фруктами, дорогими шелками и другими товарами – всего не перечесть! – были просто выхолощенным фасадом. Все знали – покупают умело скрытое от глаз. Для этого даже не обязательно появляться на рынке.

Благодаря отлаженной системе корабельных перевозок и посредничества по прихоти расточительного богача, или мелкого царька, или – в былые времена! – фараона сюда могли привезти тончайшие персидские одежды или смуглых наложниц; душистые индийские травы или гиблые, смрадные яды; дивных экзотических зверьков или острые мечи; салфетки из шкуры саламандр, что не горят, а очищаются в огне и что нынешние халифы так бережно хранят на дне огромных сундуков, доставая ради пустой хвальбы перед послами! Стоило только попросить и обговорить цену: дальше включалась цепочка договоренностей и пошлин, и длинные руки карфагенского купца дотягивались до далеких земель. Спустя время товар оказывался у покупателя – наценки никто предпочитал не считать. Так кошелек казался увесистей.

Баалатон, здороваясь со знакомыми, лавировал меж прилавков и шатров, стремясь к самому сердцу рынка. Наконец добрался – двое мальчишек, которым он платил всего ничего, как всегда сторожили прилавок с ночи до раннего утра, довольствуясь малым от доброго господина, а в редкие мгновенья безделья, наверное, только и размышляя, как бы подставить его, кому продать за тридцать жалких долей серебра. Однако мальчишки, сделав свое дело и слегка поклонившись, бежали смотреть на шатры в сокровищницу сокровищниц, в центр Царь-рынка.