Дидько был на лестнице, однако значительно терял позиции. Чудовище выло и теснило его, то и дело стремясь ухватить за шкирку. Переломанный инструмент завхоза валялся на полу. Чугайстрин быстро оценил ситуацию и вскинул руки. Зеленое пламя обвило его пальцы, миг — ударило прямо в сердце чудовища. Оно взвыло раненым зверем и начало медленно оседать. Чугайстрин нахмурился, качнул головой, щелкнул пальцами, и чудовище окутала снежно-белая сеть. Он выдохнул и провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость.
Я, замерев, наблюдала за происходящим. Ранее такого видеть никогда не доводилось. Как быстро, слаженно и… аккуратно.
— Так, так, — медленно произнес Андрей Григорьевич. — Что это было?
— Зараза какая-то, — резонно заметил Дидько, отряхиваясь и сожалением глядя на прожженную одежду. — Вы представляете, кислотой плеваться начал? Мне-то чего, а робу жалко, новую выписывать — такой головняк, я вам говорю. — Но, посмотрев на Чугайстрина, мигом посерьезнел. — Спасибо, вовремя подоспели. Не знаю, сколько бы смог удерживать эту зверюгу.
— Что это вообще такое? — терпеливо повторил Чугайстрин вопрос.
Дидько пожал плечами и покосился на нас.
— Ну, девчата, выкладывайте. Оно неслось за вами.
— Мы… — неуверенно начала я.
— Мы встретили Кормильцева с четвертого курса, — ровным голосом перебила Таня. — А потом он превратился… в это.
Чугайстрин внимательно посмотрел на нее, правда, в зеленых глазах скользила некая растерянность. Что ж, его тоже можно было понять.
— Вот так просто взял и превратился?
— А кто мне скажет, что тут вообще происходит? — неожиданно раздался за нашими спинами голос Вий-Совяцкого.
***
В ректорском кабинете я очутилась впервые. Просторно, неуютно и холодно. Почему-то здесь приходило осознание, что я не просто маленькая, а до ужаса маленькая. Получали все: Чугайстрин, Дидько, Таня и я. Правда, с меня особого спроса не было, все же в основном огонь приходился на них. Хорошо хоть заняла место подальше от Вий-Совяцкого. Можно было притвориться предметом меблировки. Из Тани и Чугайстрина вытрясли всю историю уже по второму кругу. Ректор, откинувшись на стуле и сложив руки на животе, слушал их с полуприкрытыми глазами. При этом уж лучше бы смотрел прямо, а то возникало ощущение, что он видит всех сквозь веки.
— Хорошего мало, — тем временем произнес Андрей Григорьевич.
— Мягко сказано, — размеренно произнес Вий-Совяцкий. — Хоть состояние Красавича и нормализовалось, но радости нет. Шаленый не выпустит его из лазарета еще неделю, пока все нормализуется. Но отравленные галушки — это уже ни в какие ворота не лезет!
Я невольно вздрогнула хоть к Савве Геннадиевичу (не Савелию, а именно Савве) относилась очень хорошо, о его методах старшекурсники слагали байки. И ни одна из них приятной и милой сердцу не была.
— А что это был за яд? — тихо спросил Чугайстрин.
Вий-Совяцкий чуть поморщился:
— Цвет отруты. Ее раньше выращивали только в саду нашего университета. Гордость злыдневского факультета. Правда, потом случился инцидент — отравилось несколько ребят, и опыты с отрутой убрали из программы.
Повисла тишина. Вот так информация! Значит, кто-то прознал про отруту, сумел раздобыть и подкинул? Или просто кто-то из своих? От последней мысли стало немного не по себе.
Таня вдруг тяжело вздохнула:
— Павел Константинович, я понятия не имею, что случилось. Этот суп сразу взяла я, но потом есть перехотелось. А Виталик — проглот. — Она неосознанным жестом откинула упавшие на лицо волосы, пропустив их через пальцы.
