Права человека как политика и как идолопоклонство - страница 4

Определение того, когда допустимо внешнее правозащитное вмешательство в дела другого государства, остается нелегким делом по очевидной причине: во всех решениях такого рода на карту поставлено слишком многое. Но если главное устремление не очевидно, то и сами права человека оказываются проблематичной сущностью. Прагматично мыслящие люди не без скептицизма могут спросить: а вокруг чего, собственно, идут столь горячие дебаты о метафизических и моральных основаниях прав человека? Эти споры – в частности, о человеческой субъектности, достоинстве личности, естественном праве – выглядят довольно абстрактными, и это подталкивает к заключению о том, что они не имеют особого практического значения. Но подобное предположение было бы опрометчивым. В разбирательствах, касающихся оснований прав человека, на кону стоит сама легитимность их обсуждения на международной арене. Ведь если права человека базируются на моральных или метафизических основаниях, которые невозможно универсально обосновать или публично защитить на международной арене, если в их основе лежит чистый европоцентризм, как о том заявляют многие критики, и если этот европоцентризм предвзят в отношении незападных стран и культур, то тогда политическая легитимность разговоров и соглашений о правах человека, как и их обеспечение, оказываются под большим вопросом.

«Люди порой расходятся в том, почему именно мы обладаем правами, – пишет Игнатьев, – но при этом вполне могут соглашаться по поводу того, что права нужны». Что лежит в основе такого согласия? По Игнатьеву, люди принимают необходимость прав человека из-за того, что без них индивиды лишаются субъектности. Лично у меня данный тезис вызывает сомнения. Я не собираюсь возражать Игнатьеву в том, что самоопределение, из которой произрастает человеческая субъектность – прочный правозащитный фундамент. Я всецело готова – и буду даже счастлива – отстаивать указанный тезис и по моральным, и по прагматическим соображениям (причем прагматические соображения в данном случае совпадают с моральными, и это не случайно). Мое расхождение с Игнатьевым совсем в другом; оно касается вопроса о том, основывается ли режим прав человека на единственном базисе, приемлемом для всех (для большинства), или на нескольких базисах, ни один из которых не пользуется поддержкой большинства. Несколько оснований прав человека, взятых в совокупности, имеют больше шансов получить поддержку большинства, чем какое-либо единственное основание, и никакое единственное основание не может претендовать здесь на монопольное преобладание.

Кроме того, имеются серьезные причины сомневаться в том, что права человека как прагматический инструмент международного правозащитного режима могут оставаться вообще безосновательными. Игнатьев иногда рассуждает так, как будто бы его собственный обосновывающий вариант – человеческая субъектность – является не основанием, а вообще чем-то другим, возможно, еще одной прагматической идеей. Но способность к самодетерминации действительно представляет собой основание для прав человека, даже несмотря на то, что далеко не все люди считают философски необходимым вообще обосновывать столь бесспорную вещь, как свои права. Ведь если права человека действительно служат для того, чтобы защищать самоопределение, то тогда у нас есть неоспоримый стимул бороться за них; иных философских оснований, собственно, и не нужно – эта причина настолько очевидна, что ей нечего противопоставить. И не надо видеть здесь банальность. Заявить о том, что права человека нужны, чтобы защитить человеческую субъектность, – это звучит далеко не тривиально. Мы обладаем правами, поскольку являемся агентами, целенаправленно реализующими свой выбор, и именно в таком качестве нас должны воспринимать другие люди. Но идея о том, что каждый из нас есть агент свободного выбора, свободно генерирующий собственные требования к окружающему миру, весьма неоднозначна. Иногда права человека легче защищать в тех культурах, которые исходят из человеческого достоинства, уважения ко всем человеческим существам, равенства всех людей перед лицом сотворившей их силы. Что же касается права на выбор, лежащего в основании человеческой субъектности, то оно сможет поддерживать правозащитные устремления только в том случае, если само считается ценным и заслуживающим защиты.